ВОРОНЕЖСКИЙ ДОБРОВОЛЬЧЕСКИЙ КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ПОЛК

Сафонов П. П., гвардии старшина, знаменосец.

«Знамя вело нас в бой» П. П. Сафонов знаменосец

Посетители Воронежского областного краеведческого музея обычно подолгу задерживаются у алого полотнища знамени 4-го Воронежского добровольческого полка. Это знамя, опаленное порохом Великой Отечественной войны, обагрено кровью героев-земляков. Оно прошло с нашим полком от Воронежа до Вены и было свидетелем бессмертных подвигов воронежцев. Во всех боях, которые мы вели с фашистами на длинном пути от Дона до Дуная, знамя вело гвардейцев за собой. Оно всегда напоминало нам о наказе земляков бить фашистов беспощадно и вернуться домой с победой.
Мы выполнили наказ народа.
А знамя стало музейным экспонатом, памятью героических лет тяжелейшей борьбы с гитлеровскими захватчиками.
Каждый раз, когда на переднем крае создавалась тяжелая обстановка, в рядах атакующих появлялось знамя. Тогда уже ничто не могло сдержать боевого порыва гвардейцев.
Мне хорошо запомнился один из таких моментов в конце войны, когда шли бои на территории Венгрии. Гитлеровцы предприняли крупное контрнаступление. Мы с трудом сдерживали их натиск. Казалось, вот-вот враг прорвется через наши боевые порядки. В этот-то момент и вырвалась вперед машина гвардии полковника А. Т. Худякова с развевающимся над ней алым полотнищем. «Смерть немецким оккупантам!» — выткали на нем воронежские работницы.
— Вперед! Смерть фашистам! — громко крикнул Худяков.
— Смерть фашистам! — разнеслось по цепям гвapдейцев, и они бросились вслед за знаменем. Враг был сокрушен.
Я счастлив, что мне довольно долго довелось быть знаменосцем. Очень почетна и вместе с тем ответственна эта должность. Известно, что воинская часть существует до тех пор, пока в ней есть хоть один боец и знамя. Часть может потерять на поле боя всё, но только не свою святыню. Вот почему, когда знамени угрожает опасность, воины идут на все, чтобы спасти его, не отдать врагу на поругание.
Не раз было в опасности и наше знамя. Но врагу никогда не удавалось завладеть им.
Освободив шахтерский город Дружковку, наши части устремились дальше на запад. Комендантский взвод со знаменем следовал на машине в конце штабной колонны. Переезжая какую -то речушку вброд, наша машина забуксовала. Пока мы возились с ней, колонна ушла. Только к утру мы выбрались из трясины и стали догонять колонну.
Дорога тянулась между кукурузных полей. Тут нас и обогнали несколько машин минометного батальона. Едва отъехав, они попали под автоматный огонь гитлеровцев, засевших в кукурузе, но проскочили, Мы же остались одни. И сейчас же около машины засвистели вражеские пули.
Положение создалось опасное: мы не могли двигаться ни вперед, ни назад. Оставалось одно — вступать в схватку, боем расчистить себе дорогу. Я снял с древка алое полотнище знамени, аккуратно свернул его и уложил в полевую сумку. Затем развернул взвод в цепь, и мы начали прочесывать кукурузное поле. Сколько было немцев, никто не знал. Нас было 15 человек, вооруженных автоматами и двумя ручными пулеметами.
Ведя огонь, мы продвигались по кукурузе. Фашисты, неся потери, стали отходить. Мы усилили натиск. И тут нам на помощь подоспели минометчики. Вражеские автоматчики были разгромлены. Мы благополучно добрались до штаба бригады.
Докладываю гвардии подполковнику С. А. Иванову о прибытии. Его глаза светятся радостью:
— Ну вот, а говорили, что ты к немцам в плен попал. Знамя -где?
Я подробно рассказал обо всем, что произошло в пути.
…Секешфехервар. Идут тяжелые бои за кирпичный завод. Врагу удалось окружить сначала батальон гвардии майора Е. Я. Лишенко, а потом и штаб бригады.
— Спасай знамя, старшина, а мы прикроем, — сказал гвардии полковник Худяков, И снова мне пришлось снимать знамя с древка и укладывать его в полевую сумку. Во главе со старшим лейтенантом Ф. Г. Кухаренко мы с гвардейцами Залепукиным и Сливкиным под огнем гитлеровцев по-пластунски стали пробираться в безопасное место. Благополучно добрались до домиков, но здесь попали под минометный огонь. Отлежались и снова поползли. Так и выбрались к лощине, где располагались позиции роты ПТР и другие наши подразделения. Через полчаса сюда же вышли работники штаба и весь знаменный взвод.
…Шли бои на окраине села Барачка. Война заканчивалась, однако фашисты отчаянно сопротивлялись, то и дело предпринимая контратаки. Однажды группа гитлеровцев просочилась в наши тылы и атаковала штаб. Знамя части снова оказалось в опасности. Комбриг приказал мне собрать всех писарей, связистов, химиков, поваров и отразить атаку вражеских автоматчиков.
Я расположил своих бойцов вокруг штаба. Выбрав удобный момент, мы атаковали фашистов и оттеснили их от штаба. Почти все они были уничтожены.
Через несколько дней война кончилась. На параде мой ассистент гвардии ефрейтор Сливкин с гордостью пронес боевое знамя перед застывшим строем бригады: в то время еще не зажила моя рана и я не мог выполнить свою почетную обязанность. С перебинтованной головой я стоял в общем строю гвардейцев и вместе с ними делил радость победы, к которой мы шли почти четыре года от Дона до Дуная.

«На безымянной высоте» П. Н. Молодых командир пулеметной роты

Во 2-ю гвардейскую механизированную бригаду я пришел из корпусного пулеметного батальона. Было это летом 1943 года на Северном Донце. Назначили меня командиром 2-й пулеметной роты. Бригада вела бои на плацдарме, и знакомиться с людьми пришлось в ходе боя.   Гитлеровцы всеми силами стремились удержать населенный пункт Курилки. Мы то и дело безуспешно атаковали врага, а в минуты затишья невесело шутили:   — Вот возьмем село, получим почетное наименование «Курилкиных» и прогремим на весь фронт.   Шутка шуткой, а Курилки надо было во что бы то ни стало взять. Мы продолжали яростно атаковать. В ожесточенных схватках геройски погибли гвардейцы Степан Самарин, Григорий Васин, Иван Григорьев, Петр Журавель и многие другие. Получили тяжелые ранения старший адъютант гвардии капитан Дощинский и его помощник гвардии лейтенант Мухин. По приказанию комбата гвардии капитана Пичугина я временно возглавил штаб 2-го батальона.   В одну из ночей мы продвинулись несколько вперед и к утру залегли на опушке рощи. Вскоре подошли наши танки.   Фашисты знали или догадывались, что мы сосредоточились для атаки. В тот момент, когда мотострелки и танкисты по общему сигналу рванулись вперед, на опушку обрушился ураганный огонь немецкой артиллерии. Загорелось несколько танков. Расчеты орудий, стоявших на прямой наводке, укрылись в щелях. Наша атака могла захлебнуться, едва начавшись.   Выход из положения был один — быстрее продвигаться вперед, выйти из зоны вражеского огня. С таким приказом я немедленно отправил посыльных в роты, сам тоже бросился вперед.   Командир 4-й роты гвардии старший лейтенант Каверзин понял меня с полуслова. Рота рывком выскочила к безымянной высоте. А 5-я и 6-я роты почему-то оставались на месте. Неужели посыльные не дошли?   Добежав до 5-й роты, узнал, что в строю нет ни одного офицера: кто убит, кто ранен. Бойцы не знают, что делать. Назначив ротным одного из сержантов, я приказал ему начинать атаку. Сержант подал команду, первым оторвался от земли — и тут же упал, сраженный вражеской пулей, Приняв командование обеими ротами на себя, я поднял солдат в атаку. Под ураганным огнем противника мы с криком «ура» взлетели на высоту.   Высота представляла собой плоский пятачок, поросший бурьяном, кустарником, а слева — лесом. Отсюда хорошо просматривалось все вокруг, но и мы были как на ладони. Фашисты обстреливали нас с трех сторон. Кроме того, появились «кукушки» — снайперы, которые засели в кустарнике и на деревьях.   В попытках наладить телефонную связь с командованием батальона мы потеряли половину телефонистов, но успеха не добились. Только по рации удалось наконец связаться с командиром бригады.   — Держитесь на высоте любой ценой, постараюсь помочь, — передал гвардии полковник А. Т. Худяков.   Действительно, наша артиллерия усилила огонь по врагу, но это не намного облегчило положение батальона. Стрелки все время подвергались пулеметному и минометному обстрелу, а подавить огонь врага было нечем.   Танкисты не раз бросались в атаку, но безуспешно. Ни одна из «тридцатьчетверок» так и не дошла до нас.   Машина гвардии лейтенанта Гаврилова каким-то образом достигла цепи стрелков и даже ушла немного вперед, но немцам удалось подбить танк, а потом и поджечь его. Посланные автоматчики выручили из беды раненый экипаж.   Ночью наступило затишье. Солдаты привели себя в порядок, получше окопались. Разведчики отправились в тыл врага и устроили там переполох. Группа автоматчиков и связистов повела охоту на «кукушек». Охоту облегчало то, что «кукушки» по каким-то соображениям то и дело пускали ракеты. По ним гвардейцы и находили вражеских автоматчиков.   Утром следующего дня новая группа гитлеровцев, пользуясь тем, что поредевший батальон занимал оборону на широком фронте, просочилась по бурьяну в наш тыл, но вскоре наскочила на один из взводов роты гвардии старшего лейтенанта Каверзина. В короткой схватке почти все гитлеровцы были уничтожены. Заметно поредели ряды и тех « кукушек», которые остались у нас в тылу с ночи. Здесь отличились бойцы взвода автоматчиков гвардии старшины Петросяна. Рядовой Монахов один истребил восемь фашистов.   Целый день бригада подвергалась ожесточенным налетам немецких бомбардировщиков. Но нас они не бомбили, так как наши позиции были рядом с немецкими. Воспользовавшись этим, бойцы немного отдохнули и даже поспали. Плохо было с питанием. Продовольствие в нашу «мышеловку» доставить было невозможно, и приходилось довольствоваться скудными трофеями из ранцев убитых гитлеровцев.   Во второй половине дня бригада перешла в наступление. Вслед за танками пошла 4-я рота гвардии старшего лейтенанта Каверзина, за ней — соединенные вместе бойцы 5-й и 6-й рот, которых возглавлял один из командиров взводов. Тронулся с места и я со взводом автоматчиков и небольшой группой связистов.   Впереди была пулеметная точка. Двигаясь за танком, мы близко подошли к дзоту. Автоматчики Петросяна атаковали слева, я с пятью связистами — справа. Танк шел прямо на дзот. Мы были почти у цели, как вдруг танк загорелся, окутав нас черным дымом. Из машины выбрался раненый танкист. Два связиста подхватили его, понесли к ближайшей воронке. Спасаясь от вражеских пулеметов, бивших настильным огнем, мы тоже спрятались в воронку. Через некоторое время сюда со свистом влетел кусок раскаленного металла величиной с тарелку. Обломком черенка лопаты осушило руку радиста, а я почувствовал острую боль в пояснице. По-видимому, танк взорвался и к нам в воронку угодил кусок брони.   На закате позиции гитлеровцев начали штурмовать наши «ильюшины». Воспользовавшись тем, что фашисты прекратили стрельбу, мы покинули воронку. Волоча поврежденную ногу, я кое-как добрался до Каверзина и приказал ему возглавить батальон. Потом меня понесли в тыл.   Когда я вернулся из госпиталя, бригада стояла на отдыхе в деревне Супруновка Полтавской области. Поздно вечером нашел штаб, доложил комбригу о прибытии.   — Это не тот ли Молодых, что на Курилки наступал? — спросил Александр Тимофеевич.   — Он самый.   — Хорошо дрался тогда 2-й батальон. Курилки мы все-таки взяли.   Там же, под Полтавой, осенью 1944 года мне был вручен орден Красного Знамени.   — Это тебе за Курилки, — оказал гвардии полковник Худяков, вручая награду.

«Бронебойщики смелый народ» Н. И. Баишев командир роты противотанковых ружей

В ночь с 24 на 25 января 1945 года командный пункт бригады располагался в местечке Барачка. Рота противотанковых ружей, которой я в то время командовал, находилась в резерве командира бригады гвардии полковника А. Т. Худякова.
В 24 часа пришел приказ выдвинуть роту в район господского двора Петенд, где действовал 19-й танковый полк Героя Советского Союза гвардии подполковника Г. Н. Фокина. Когда мы прибыли на место, бой был в разгаре. Наши и вражеские танки сошлись так близко, что не сразу разберешь, где свои, где чужие.
Первым занял позиции и открыл огонь по врагу взвод гвардии младшего лейтенанта В. Арнаутова. Расчет в составе гвардии сержанта Н. Ткаченко и гвардии рядового И. Ивашенко вторым выстрелом поджег немецкий танк.
Так как бой был маневренным, расчеты то и дело меняли места, чтобы лучше видеть цели и не поразить свои танки. Только с наступлением рассвета пэтээровцы получили возможность хорошо видеть поле боя. Теперь они действовали более уверенно. Фашисты несли большие потери от огня наших танков и отважно действовавших расчетов гвардии старшего сержанта Н. Устименко, гвардии сержантов Н. Ткаченко и А. Стрельцова. Взаимодействие расчетов с экипажами было устойчивым: не заметят врага танкисты — увидят его пэтээровцы, и наоборот. Гитлеровцы вынуждены были отступить.
Но вот в район господского двора вступила еще одна группа танков противника, и бой разгорелся с новой силой. Танки били друг друга в упор. А между ними действовали наши расчеты. Пэтээровцы — народ смелый, решительный. Они не отступали даже тогда, когда вражеские танки подходили к позициям вплотную.
На окоп, где находился командир взвода В. Арнаутов, надвигался немецкий танк. Гвардии младший лейтенант выждал удобный момент и бросил под гусеницы противотанковую гранату. Танк остановился. Но и Арнаутов получил смертельное ранение…
Рота успешно выполнила поставленную перед ней задачу.
Тяжелый бой с танками противника был в районе города Секешфехервара. Здесь нам пришлось сражаться в тесном взаимодействии с артиллеристами бригады. В этом бою враг потерял семь танков и до двух рот пехоты, но прорвать нашу оборону не сумел. Наибольший успех выпал на долю взвода гвардии младшего лейтенанта Б. Борисова. Многие бойцы и сержанты взвода были награждены орденами и медалями.
В феврале я расстался со своими бронебойщиками, приняв командование 2-м мотострелковым батальоном. Роту передал Б. Борисову, на погонах которого появилась вторая звездочка.
Рота ПТР в дальнейшем успешно решала боевые задачи, не раз оказывая помощь и 2-му мотострелковому батальону.

Диденко Н. Г., военный дирижер.

«Музыка, помогавшая побеждать» Н. Г. Диденко военный дирижер

В период формирования Воронежского добровольческого полка создавался и его оркестр. Музыкантов-добровольцев, профессионалов и любителей, приходивших записываться в полк, чтобы принять личное участие в боях с фашистами, командование направляло в оркестр. Так в него попали Алексей Федотов, Михаил Чусов, Иван Сенцов, Николай Черезов, Петр Антюхин — рабочие различных предприятий, отдававшие свой досуг музыке. Из Воронежского музыкального училища в оркестр полка пришли Михаил Гамазков, Алексей Гридин, Николай Подласкин, Вячеслав Чагин, Анатолий Новоселов, Виталий Шевченко, Иван Халанский. Был среди оркестрантов полка и опытный педагог-пианист Николай Иосифович Квецинский. Этот пожилой человек оставил преподавательскую работу в Воронежском музыкальном училище и добровольно встал на защиту Родины.
В беседе с музыкантами командир полка М. Е. Вайцеховский процитировал слова великого русского полководца А. В. Суворова: «Музыка в бою нужна и полезна, и надобно, чтобы она была самой громкой — музыка удваивает, утраивает армию».
Война есть война, и бойцам нашего оркестра нередко приходилось не только выполнять свои прямые обязанности, но и заниматься хозяйственными делами, нести охранную службу, а иногда браться за оружие и участвовать в боях рядом с воинами строевых подразделений.
Впервые нам пришлось участвовать в бою 23 сентября 1941 года под деревней Сакуниха на Сумщине. Для усиления удара по врагу приказом начальника штаба полка А, Т. Худякова была создана сводная группа из воинов спецподразделений: саперов, связистов, музыкантов. Возглавляли эту группу инженер полка Н. В. Мирошкин и старший политрук Я. Н. Долгов. Расставшись на время со своими музыкальными инструментами, мы взяли оружие, побольше гранат и патронов, И вот уже мы поднялись в атаку…
Вражеские пулеметы яростно стрекочут, захлебываются очередями. В нашей цепи рвутся снаряды и мины. Мы уже не бежим, а ползем, плотно прижавшись к земле. Прячемся за копны неубранной ржи. Вскоре гитлеровцы начали стрелять зажигательными патронами, и над копнами взметнулись языки пламени. Впрочем, нет худа без добра: дым помог нам лучше маскироваться.
До самого вечера кипел бой за Сакуниху. Ударная группа, в том числе бойцы нашего оркестра, выполнила поставленную перед ней задачу. Противнику не удалось овладеть единственной переправой через водный рубеж на реке Хорол.
Ожесточенными были бои и на елецко-ливенском направлении. Овладев селом Стрелецкое, полк захватил большие трофеи. Если вы развернете подшивку «Комсомольской правды» за 6 декабря 1941 года, то найдете на одной из страниц убедительное подтверждение разгрома немецко-фашистской дивизии. Превращенные в горы бесформенного металла вражеские пушки и автомобили запрудили всю дорогу. В Стрелецком нам, музыкантам, пришлось задержаться на несколько дней. Собрав на поле боя погибших однополчан, мы похоронили их в большой братской могиле. Сто двадцать шесть воронежцев сложили свои головы в горячем бою за Стрелецкое… После этого нам пришлось действовать в роли трофейной команды: собирать и учитывать все, что враг оставил на поле боя. А оставил он многое: оружие, обозы, склады, боевую технику.
…Полк сдерживал противника у села Старица под Волчанском. Один из наших батальонов, овладев десятью домиками этого села, ночью получил новое задание. Так как покинутый батальоном участок нельзя было оставлять без прикрытия, гвардии майор А. Т. Худяков приказал оркестрантам занять на окраине Старицы оборону вдоль длинного сарая.
Мы оборудовали позиции, выставили наблюдателей. В 17 часов гвардии старшина Федотов и рядовой Чагин доложили, что с высоты спускаются лыжники в белых маскировочных халатах,
— В ружье! — скомандовал я.
Каждый занял свое место в траншее, приготовился к бою. Нас было 19 человек.
Фашисты, видимо уверенные, что в домиках никого нет, без опасений спустились с горы в лощину и стали взбираться на противоположный склон. Тут мы их и подстерегли. Люди сугубо мирной профессии, музыканты не дрогнули и били без промаха. Гитлеровцы, поняв, что попали в ловушку, повернули к лесу.
До самой темноты оркестранты стреляли по врагу. В лощине фашисты оставили более сорока трупов.
— Молодцы! Встретили врага, что называется, с музыкой! — поздравляя нас с победой, говорил командир полка.
За этот бой он объявил благодарность наиболее отличившимся: старшинам А. Федотову и А. Гридину, рядовым В. Чагину, С. Бунину, И. Нартову, С. Очкасову, Н. Россолову, Н. Подласкину, С. Мендельсону, П. Антюхину, М. Чусову, Н. Черезову, И. Квецинскому.
В конце лета 1942 года в районе станции Тербуны музыканты вместе с другими хозяйственными подразделениями участвовали в создании ложного оборонительного рубежа. Помнится, тогда всю ночь в тылу нашей обороны трещали машины без глушителей, чтобы убедить врага в том, что на этом участке скапливается большое количество боевой техники. В ту ночь мы не выпускали из рук лопат. Много было навезено земли, отрыто окопов, траншей, построено ложных пулеметных точек и других оборонительных сооружений. В посадках и по лощине не совсем тщательно было замаскировано около тридцати фанерных танков и орудий разных калибров. К рассвету все работы были закончены, и мы ушли на отдых.
Как выяснилось позже, фашисты тоже не спали в эту ночь. Обеспокоенные шумом на советской стороне, они подтянули на участок нашей ложной обороны артиллерию и танки. Видимо, ожидали атаку советских частей и решили предупредить ее. Рано утром авиация противника начала бомбить ложную оборону. Около сотни «юнкерсов» усердно обрабатывали наш «передний край». Авиацию сменила артиллерия, которая тоже вела огонь по «танкам» и «батареям». В заключение завыли шестиствольные минометы…
— Попался Гитлер на удочку! — смеялись гвардейцы.
Появился Худяков с группой офицеров штаба. — Сейчас немцы ринутся в атаку,— предупредил он. И действительно, из-за холмов показались немецкие танки. Открыв огонь по ложной обороне, они устремились вперед. За ними бежали автоматчики.
Вот уже танки миновали лощину. Воины-воронежцы затаились. Заняв прочную оборону на фанх атакующей вражеской группировки, они выжидали удобный момент. И этот момент наступил.
Огонь открыли артиллеристы. На помощь им подоспели «катюши», присланные генералом И. Н. Руссияновым. Немецкие танки запылали.
Враг отошел на исходные позиции, понеся большие потери. Идея создания ложной обороны, принадлежавшая А. Т. Худякову, целиком оправдала себя.
В период боев в этом районе в полк приезжал видный советский государственный деятель Дмитрий Захарович Мануильский. Он беседовал с воронежцами-гвардейцами в большом сарае в селе Никольское. Воины задавали ему много вопросов. Он отвечал охотно, с какой-то необыкновенной теплотой, напомнил, что фронтовики получают в свое распоряжение новую боевую технику, посоветовал воинам лучше изучать ее, призвал смелее сражаться с врагом.
Д. 3. Мануильский присутствовал на церемонии принятия гвардейской клятвы, которую давали воронежцы перед боем, В этот день нашему оркестру было много работы, Несмотря на усталость, музыканты играли с большим воодушевлением.
После торжественного церемониала полк от села Никольское до переднего края шел под бодрый марш. На груди у каждого сверкал новенький гвардейский значок. А мы всё играли и играли марш С. Чернецкого «Гвардейские минометчики». Другой мелодии, подходящей к случаю, пожалуй, и не подберешь. В марше звучала всеми любимая мелодия «Катюши».
На второй день меня вызвал гвардии майор Худяков. Он сказал, что гитлеровцы готовятся к наступлению на Елец. Нам необходимо прочно закрепиться на занятых рубежах. Для создания глубокоэшелонированной обороны потребуется много бревен. Музыканты должны на время стать лесозаготовителями.
Мы отправились в лес. Вооружившись пилами и топорами, валили деревья, очищали их от сучьев и на лошадях доставляли к дороге. Здесь бревна грузили на автомашины, колонну которых возглавлял командир транспортного взвода гвардии старший лейтенант П. Я. Пиянзин. Шоферы нашу продукцию увозили в боевые подразделения, а там бойцы строили блиндажи в несколько накатов.
Оркестр проработал в лесу 20 дней. За это время мы заготовили огромное количество бревен. Оборону, построенную гвардейцами, враг не смог преодолеть.
В марте 1943 года наша бригада вела боевые действия в Ворошиловградской области. Батальон, с которым совершали ночной марш и музыканты, без помех вошел в село Елизаветовка.
Село разделяла небольшая речушка, и комбат распорядился разместить бойцов в домах по эту сторону реки. После тяжелого ночного перехода гвардейцы быстро уснули.
На рассвете вспыхнула перестрелка. Немцы вели огонь из-за речки. Командир батальона гвардии подполковник Старков, обращаясь ко мне, сказал:
— Найдите Чистякова. Пусть своей ротой прочешет село и очистит его от немцев.
Я выскочил на улицу. Скрываясь за домами, пробрался в распоряжение роты гвардии старшего лейтенанта Чистякова и передал ему приказание комбата. Чистяков уже и без того организовал оборону.
В этом бою нам помогли танкисты. При возвращении в штаб батальона я увидел за домами два легких Т-70. Сняв с плеча автомат, взобрался на танк и начал стучать прикладом по броне.
Медленно открылся верхний люк. Командир машины, молодой лейтенант в овчинном полушубке, спросил:
— Что случилось?
— Противник обстреливает село!
Лейтенант ничего не сказал, люк закрылся. Не успел я соскочить, как мотор загудел и танк двинулся с места, за ним — второй.
Проскочив на большой скорости через неказистый мостик, танки открыли огонь по противнику. Укрывшись за башней, я тоже стрелял из автомата. Немцы поспешно выскакивали из домиков и по глубокому снегу бежали в открытое поле.
Подбив крытую штабную машину, танкисты перенесли огонь на удирающих немцев. Было уничтожено около сорока гитлеровцев.
В конце боя люк танка открылся. Командир, видимо, решил посмотреть на свою работу и был весьма удивлен, что на броне оказался десантник.
Когда возвращались обратно в Елизаветовку, я обратил внимание, что один из лежащих на снегу гитлеровцев приподнял голову и тут же опустил ее, увидев танки. Поняв, что он решил притвориться убитым, я решил заставить его сдаться и дал короткую очередь из автомата, целясь рядом с ним. Он вскочил и со всех ног бросился бежать. Я спрыгнул с машины, кинулся за ним, дал две очереди над его головой. Немец поднял руки.
При допросе пленного выяснилось, что немцы ночью прибыли в село для подготовки огневых позиций, которые должны были занять артиллеристы. Враг рассчитывал остановить стремительное продвижение наших войск, но опоздал…
В ходе боев музыканты подвозили боеприпасы в подразделения, а при возможности выступали перед бойцами с импровизированными концертами. Мы часто приходили в батальоны, роты, а то и во взводы и устраивали «музыкальный момент», как говорили гвардейцы. Исполняли мы мелодии фронтовых песен, марши, классические произведения русских и западных композиторов.
Наиболее популярным жанром музыки на фронте была песня. Лирическая песня не уступала в популярности боевой, героической.
Война оторвала друг от друга тысячи людей, разлучила отцов и детей, разметала по свету целые семьи. У каждого бойца была своя душевная рана. И на эту рану бальзамом ложилась любая весточка о родных людях, любое напоминание о доме, о том, что осталось за чертой войны. Этой весточкой, этим напоминанием о мирной жизни зачастую была лирическая песня. Она связывала прошлое с настоящим, звала к защите будущего. Особой популярностью пользовалась песня Блантера на стихи Константина Симонова «Жди меня». Мелодия ее — как снайперское попадание в цель: вряд ли можно точнее и глубже облечь в музыкальные звуки эти взволнованные, идущие от сердца слова.
Были в нашем репертуаре песни, которые пели в сопровождении оркестра все слушатели.
И в полку, и в бригаде уважали музыкантов и, пожалуй, даже бережно относились к ним: без нужды не загружали боевой или хозяйственной работой.
— Ваше дело — веселить души и поднимать своей игрой боевое настроение бойцов, — говорил Александр Тимофеевич Худяков.
Случалось нам играть и по индивидуальному заказу.
Зайдет, бывало, в нашу землянку кто-нибудь из офицеров, сержантов или солдат и попросит сыграть его любимую мелодию. Мы никогда не отказывали в этом. Иные даже называли нас не оркестром, а «подразделением духовной пищи». Мы уже знали любимые произведения наших слушателей и, не дожидаясь заказа, удовлетворяли их желания.
Частым гостем оркестра был лихой разведчик Владимир Семенов. Как-то он принес нам пачку граммофонных пластинок, которую раздобыл во время одной из вылазок в тыл врага.
— Не мог расстаться с таким редким трофеем,— смущенно п%B

Столповский М. Ф., гвардии капитан, командир взвода роты связи

«Обеспечивая связь» М.Ф.Столповский заместитель командира роты связи

При формировании Воронежского добровольческого полка рота связи прибыла в Сосновку полностью укомплектованной. Это были шестьдесят отличных специалистов, более половины которых занимали инженерные должности на предприятиях и в учреждениях Воронежа. Радиовзвод состоял в основном из молодежи: здесь были сержанты Коновалов и Ревенков, красноармейцы Мухин, Богусловский и другие. Командовал нашей ротой старший лейтенант А. Е. Колосов, политруком был А. М. Попов.   Боевое крещение для нас, связистов, было не совсем обычным. Когда полк вел 23 сентября бой за Сакуниху, мы получили приказ атаковать врага вместе с подразделениями 1-го стрелкового батальона. Ротный в это время находился в штабе дивизии, и связистов повел в бой политрук Попов.   Позже мы узнали, что на переднем крае создалась тяжелая обстановка, поэтому командование было вынуждено использовать нас в качестве стрелков. А пока мы радовались случаю схватиться с фашистами грудь в грудь, ведь не зря же мы прибыли на фронт!   Под сильным огнем врага взводы Д. Л. Попкова и В. Н. Кугушева стремительно перебегали от укрытия к укрытию рассредоточенной цепью. Из района мельницы, к которой мы приближались, хлестали очередями немецкие пулеметы. Я заметил, что один из пулеметов установлен в конюшне. Вместе с группой радистов: Шурыгиным, Юшковым, Ревенковым и другими, всего шесть человек — мы пробрались в канаву перед конюшней и отсюда открыли огонь по вражеским пулеметчикам. Они покинули конюшню, оставив на месте ручной пулемет. Вскоре он уже был в руках у красноармейца Шурыгина, бывшего рабочего авиазавода.   Бой был выигран. Наша рота успешно выполнила боевую задачу и заслужила похвалу командира батальона капитана В. А. Петрова. Наиболее отличившиеся связисты были представлены к правительственным наградам.   В дальнейшем мы занимались своими прямыми обязанностями: обеспечивали наше командование радиотелефонной связью. В условиях маневренных боев, когда полку приходилось и выходить из окружения и отходить на новые оборонительные рубежи, делать это было не просто.   Во время тяжелого боя под Бездетковом полк неожиданно получил приказ отойти к лесу. Стрелки выполнили маневр. А у нас осталось на прежнем месте три километра кабеля.   — Снять линию и двигаться по маршруту полка, — распорядился исполняющий обязанности командира роты связи воентехник 2-го ранга Д. Л. Попков.   Задача не из легких: немцы продвинулись вперед.   Вместе со мной отправились связисты Шурыгин, Хромоногих, Мухин, Корецкий, Ильин, Андросов, Колядин и Астафьев. Почти на глазах у гитлеровцев мы смотали всю линию до единого метра. Когда, нагруженные катушками кабеля, догнали полк, полковник М. Е. Вайцеховский похвалил нас за спасение имущества связи, а потом добавил:   — Откровенно говоря, не думал, что вы вернетесь без потерь.   В бою под Старицей — это было уже в марте 1942 года — ощущалась большая нехватка кабеля.   — Хоть у немцев взаймы бери, — произнес я с досадой.   — А что? Это идея! — сказал командир полка А. Т. Худяков. — Так мы и сделаем.   В мое распоряжение было выделено несколько разведчиков. Вместе с ними мы, связисты, с наступлением темноты отправились в путь. Ночь, очень кстати, была непроглядная, моросил дождь. Мы «позаимствовали» у немцев не менее трех километров провода. Попутно выполнили и еще одну задачу — установили связь с 85-м полком, который оказался отрезанным от основных сил дивизии. Все бойцы, участвовавшие в этой операции, были награждены медалью «За отвагу».   Нелегок труд фронтового связиста. Под жестоким огнем врага, в любую погоду, днем и ночью, он бежит или ползет вдоль кабеля, ищет порыв, обеспечивает связь любой ценой, даже ценой своей жизни. Много нашего брата связиста не вернулось с войны… Не увидел радостного дня победы командир телефонного взвода лейтенант Кугушев. Сложил голову на поле боя сержант Ревенков. Погиб от немецкой бомбы весельчак сержант Мухин, не вернулись в родной дом многие другие связисты.   Родина, советский народ никогда не забудут героев.

Гришин М. П., старший лейтенант.

«За баранкой грузовика» М.П. Гришин шофер

Водитель фронтового грузовика — должность скромная, незаметная. Не то что стрелок или пулеметчик, которые всегда на виду, которые играют в бою решающую роль.   Однако и без нашего брата шофера на войне не обойтись. Тем же пулеметчикам нужны патроны и вода, гранаты и продовольствие, а это наша, шоферов, забота. Не так просто подвезти к передовой все, что требуется для боя: сто дорог ведет к траншеям – и ни одной порядочной. Вот и пробиваешься к роте или батарее то по пахоте, то по ухабам, то по болоту, то по кустарнику. А зимой и того хуже: под каждым сугробом таится угроза застрять.   Но дороги, точнее бездорожье, — это еще полбеды. Машина — цель заметная, видная. Фашисты лупят по тебе из пушек, минометов, пулеметов. А в небе шныряют «мессеры», тоже выискивают легкую добычу. Пехотинец в таких случаях отсиживается в щели. Шоферу, когда он в пути, ничего не остается, как, стиснув зубы, уцепиться намертво за баранку, газовать изо всех сил и мчаться сломя голову, не разбирая дорог. И одна только у тебя надежда: авось пронесет. Конечно, на бога надейся, а сам не плошай. Исправная машина да водительская смекалка выручат из беды. А у меня еще до войны накопился солидный опыт вождения машин.   Трудно доставлять на передовую груз в дневное время, но и ночью не легче. Моросит нудный, осенний дождь. Чернозем размяк. Темно — хоть глаз выколи. А фары включить нельзя. Попробуй в таких условиях к сроку доставить груз в подразделение. Да и где оно? Не сменило ли позиции? В темноте как раз к немцам прикатишь. И не с кем посоветоваться, не у кого спросить. Самому приходится решать сложную задачу со многими не известными, рисковать и собой, и машиной, и грузом.   Приказали мне однажды ночью доставить саперам мины и детонаторы. Они уже где-то устанавливали минное поле. Как к ним добраться, знаю лишь приблизительно. Еду. Достал из-под сиденья пропахшую бензином краюху хлеба и шматок сала: за заботами поужинать не успел. Еду, жую, размышляю, как лучше попасть к саперам. Машину веду осторожно: груз такой, что нельзя особенно трясти. Иногда останавливаю машину, выбираюсь из кабины, веду разведку. И снова за баранку.   Нашел все-таки саперов. Работа закипела. К утру минное поле на угрожаемом участке было поставлено. С восходом солнца фашисты бросились в атаку. На минном поле подорвалось несколько немецких танков. Все хвалят саперов: «Молодцы!» Действительно молодцы. А про меня никто не вспомнил. Ведь не я угадал направление движения вражеских танков, не я определил время и порядок минирования, не я ставил мины. Что доставил их в срок в нужное место — так это обычная будничная обязанность фронтового шофера. И никакого героизма в этом нет. За что же хвалить? И тем не менее я доволен. Доволен, что выполнил приказ, что в уничтожении немецких танков есть доля и моего шоферского труда.   Под Грайвороном было дело. Бои шли маневренные, четко обозначенной линии фронта не имелась. Послали меня с разведчиками. Народ оказался неопытный, необстрелянный. Выехали к Белгородскому шоссе, остановились. Занималось утро. Местность заволокло туманом. Старший разведчик развернул карту, ориентирует ее, думает над поставленной задачей.   Слева в тумане замаячили две фигуры. Кто? Два разведчика пошли выяснять. Мы наблюдаем. Вот разведчики сошлись с двумя неизвестными почти вплотную, остановились. Постояли и разошлись в разные стороны   — Это немцы! — доложили вернувшиеся разведчики.   — Что же вы их не взяли в плен, не убили?   — Растерялись, не сообразили сразу.   Растерялись, видимо, и гитлеровцы, поэтому тоже предпочли расстаться с гвардейцами мирным путем. Посланная им вдогонку группа вскоре взяла их в плен.   «Языки» есть. Теперь надо узнать, что творится на дороге. Разведчики снова забираются в кузов, и я веду грузовик по большаку. Километра через полтора неподалеку от дороги увидели в лощине батарею, которая вела огонь по колонне. Чья батарея, чья колонна? Решили двигаться дальше. С напряжением всматриваемся в туман. Я то и дело приоткрываю дверцу, ставлю левую ногу на подножку, вглядываюсь в фигуры. От того, чья это батарея, будут зависеть мои дальнейшие действия.   Наконец по опущенным на уши отворотам пилоток и длинным темно-зеленым шинелям определил, что это немцы. Что делать? Свернуть с дороги на снежную целину? Фашисты сразу поймут, в чем дело, от снаряда не убежишь. Пролететь на большой скорости мимо батареи, а потом за холмами свернуть в сторону? Немцы все равно поймут, кто мы, и из трех стволов разобьют машину в один миг. Поворачивать назад — тоже поздно. Что же делать?   Но пока немцы не видят нас. Только что появившееся солнце светит нам в спину, а немцам в лицо. Да и вряд ли враг ожидает из своего тыла русскую машину. Мгновенно взвесив все это, мы решили идти прямо на батарею. Разведчики уже подсчитали, что на ней всего двенадцать — пятнадцать человек. Их, конечно, больше, но на нашей стороне преимущество во внезапности.   И вот мчимся прямо на батарею. Разведчики открыли по ней огонь. Захлебывается от очередей ручной пулемет. Среди немецких артиллеристов поднялась паника.A мы уже рядом, уже пустили в ход гранаты вслед убегающим гитлеровцам. Лишь некоторым из них удалось скрыться в лощине, где, видимо, находилась конная тяга.   Мы забрали у убитых документы, подцепили к машине пушку, а две другие взорвали гранатами и тронулись в обратный путь. Вся операция по разгрому батареи заняла, кажется, не более пяти минут.   Когда мы прибыли в село Красное с пленными, документами и трофейной пушкой, полка на месте не было. В селе осталось несколько машин под командованием лейтенанта Е. Я. Лишенко. У машин не было цепей, и они буксовали на скользкой горе. У меня цепи были, и я, взобравшись благополучно сам с пушкой на буксире, вытаскивал потом тросом другие машины.   В начале декабря 1941 года мне довелось побывать в Воронеже. Со мной ехал капитан В. П. Кононов. На обратном пути мы должны были доставить в полк подарки земляков. Подарков оказалось много: здесь были ящики с патронами и гранатами, ручные пулеметы, диски, продовольствие, теплое обмундирование. Пришлось организовать целую автоколонну.   Вечером 6 или 7 декабря колонна была выстроена на площади Ленина. Состоялся митинг. Под звуки оркестра машины двинулись в путь.   Рядом со мной в кабине сидел адъютант полковника Вайцеховского лейтенант Лишенко. В кузове — два бойца охраны, вооруженные автоматами — первыми автоматами, которые мы везли в полк. Наша машина шла во главе колонны.   Когда мы прибыли в деревню, где должен был находиться штаб, его на месте не оказалось. Выяснилось, что немцы ведут наступление не село Стрелецкое. Там шла перестрелка. Лишенко пошел уточнять обстановку, а мне приказал проехать до возвышенности и с нее осмотреть местность. Я повел машину к высотке. По мере приближения к ней перестрелка слышалась все сильнее.   Когда машина выбралась на гребень высоты, я увидел в лощине немцев. Развернувшись цепью, они поднимались к нам. Мигом развернув машину, я на полном газу помчался назад. Немцы, кажется, не успели сделать ни одного выстрела.   Вскоре бой стих. Наши отбросили гитлеровцев. В спокойной обстановке мы быстро разыскали штаб и передали гвардейцам приветы, и подарки от земляков.   Некоторое время спустя меня вместе с машиной перевели в распоряжение политотдела дивизии.

Рудаков М. К., гвардии рядовой

«Неприметная служба» М.К. Рудаков писарь обозно-вещевого снабжения

Когда меня назначили писарем обозно-вещевого снабжения полка (ОВС), огорчению моему не было предела. Все мои товарищи-железнодорожники попали в строевые подразделения, а я на «теплое местечко» в штаб. Стоило ли ради этого хлопотать о снятии брони и зачислении в добровольческий полк?   — Напрасно огорчаетесь, Митрофан Константинович, — успокаивал меня начальник ОВС М. П. Попов.— Во-первых, возраст ваш не очень подходит для службы в стрелковой роте. А во-вторых, без хорошо налаженного снабжения полк много не навоюет, так что вы будете находиться на ответственном боевом посту. Что касается «теплого местечка», как некоторые называют тыловые подразделения, то вы вскоре сами убедитесь, что и у нас бывает не менее опасно, чем на передовой.   Начальник ОВС оказался прав. Уже с первых дней боев работникам тыла пришлось выполнять свои обязанности под огнем врага. Стрелковый полк — такая боевая единица, а которой расстояния между передовыми и тыловыми подразделениями не так уж велики. Мины, снаряды, а особенно бомбы иной раз чаще обрушиваются именно на вторые эшелоны.   Остановлюсь на некоторых эпизодах боевой службы в ОВС.   Обложенный врагом почти со всех сторон Белгород горел и рушился. Полк с боями отходил на северо-восток. Вместе с начальником ОВС Поповым и командиром транспортной роты Савченко я вошел в здание школы, чтобы записать маршрут движения обоза. Только развернул лист бумаги, как раздался взрыв большой силы: в школу угодил тяжелый немецкий снаряд. Часть здания рухнула, нас осыпало каменными осколками. К счастью, никто не пострадал. Обоз уходил из пылающего города в числе последних, под огнем фашистов. Как только мы миновали мост через Северный Донец, наши саперы взорвали его, чтобы задержать врага.   В декабре 1941 года я был командирован в Воронеж за теплым обмундированием. В этой же машине ехали мой начальник М. П. Попов, работник газеты «Коммуна» и два представителя партийных организаций Воронежа. Отъехав от переднего края на порядочное расстояние, мы уже считали себя в полной безопасности, как вдруг увидели три немецких самолета. Они шли вдоль дороги и, конечно, хорошо видели нашу машину. Шофер Вернигоренко прибавил скорость, повел машину зигзагами. Но разве от самолетов уйдешь? В последний момент Вернигоренко остановил грузовик, и мы бросились в стороны от него. Мимо пронеслись пулеметные очереди, упало на землю несколько мелких бомб. Когда фашисты улетели в сторону ближайшего села, мы собрались у машины. Она оказалась в исправности, но шофер был ранен.   В полк мы вернулись к Новому году. Привезли не только зимнее обмундирование, но и множество посылок и писем воинам от воронежцев. На обратном пути снова попали под бомбежку… К счастью, и на этот раз все обошлось благополучно.   Доставляя грузы, я часто разъезжал по прифронтовым дорогам, и редко когда удавалось избежать встречи с немецкими самолетами. В первый период войны враг господствовал в воздухе. Приходилось прятаться то в оврагах, то за домами в населенных пунктах, то в кустарнике. Иногда шли на риск и сломя голову на полном газу мчались по разбитым дорогам, через ямы и колдобины…   Но доставить груз в целости и сохранности в полк это только полдела. Надо еще передать его в подразделения, а это тоже непросто.   Помнится, в январе 1942 года привез я с дивизионного склада белые маскировочные халаты. Разгрузку машины закончили поздним вечером. Последовал приказ:   — Немедленно доставить халаты на передовую.   На двух повозках подвезли мы халаты к лощине и укрылись в ней. Дальше ехать было нельзя: противник обстреливал косогор из пулеметов. А до окопов можно добраться только через косогор. Как быть?   Обвязал я себя веревкой, а ко второму концу ее прицепил пачку халатов (они были упакованы по десяти штук) и пополз. Дополз до ближайшего окопа, втянул туда халаты, отвязал и пополз обратно. И так несколько раз.   Через некоторое время пришлось срочно эвакуировать вещевое имущество полка в село Мальцевка. Ночь, кругом стрельба. Подошли три автомашины. Всего вместить они не смогли. С остатками имущества остался работник СBC И. И. Соснов. Ехать пришлось по открытой местности с потушенными фарами. Впереди, сзади и по сторонам рвались мины, то и дело вспыхивали ракеты. Все же мы благополучно миновали опасное место и доставили груз к месту назначения. Начальник ОВС с этими же машинами уехал за остатками имущества, а я с двумя бойцами остался в Мальцевке.   Через три дня верхом на лошади приехал посыльный с приказом найти местный транспорт и доставить все имущество в Новый Оскол, Задача не из легких: где и прифронтовой полосе найдешь местный транспорт? Пошел я к председателю колхоза, объяснил ему суть дела.   — Красной Армии всегда поможем, — сказал председатель.   Вскоре к нашему складу стали подходить лошадиные упряжки, а потом пришел и проводник. В эту же ночь наш обоз в 12 подвод тронулся в путь. К утру мы были в Новом Осколе.   В марте 1942 года полк вел тяжелые бои в районе села 1-е Советское. В подразделениях осталось совсем мало солдат. Ждали пополнение, но оно где-то задержалось. Командир полка А. Т. Худяков приказал «почистить» тылы. В боевые ряды были направлены красноармейцы и сержанты из обозно-вещевого и продовольственного снабжения, транспортной роты и других тыловых служб. Всего набралось 18 человек. В маскхалатах, с винтовками в руках отправились мы через лесок в сторону села Старица и прибыли в распоряжение политрука Сечина.   — За бугром, — сказал политрук, — хутор из двенадцати домов. В них засели немцы. Наша задача — очистить хутор от фашистов и занять там оборону.   Мы пошли в атаку. Только выдвинулись из-за бугра, как немцы открыли ураганный огонь. Во всю мощь заговорили и наши пулеметы, расположенные на флангах. Под прикрытием их огня мы ворвались в хутор. Уцелевшие гитлеровцы отступили к Старице.   Прочесывая хутор, мы осматривали чердаки и погреба. В одном из погребов под перинами обнаружили тяжелораненого советского лейтенанта. На специальных санитарных лыжах отправили его в тыл.   Закрепившись на хуторе, мы держали в нем оборону до тех пор, пока не подошло подкрепление.   Так шла моя фронтовая служба в тыловом подразделении. Служба неприметная, но необходимая в боевой жизни полка.

«Эпизоды огненных лет» М. В. Калаева санинструктор

Артиллерийский дивизион бригады только что перебазировался на новое место. Батареи становились на огневые позиции, управление дивизиона располагалось в опустевшем особняке австрийского помещика. Несколько комнат заняли связисты и разведчики, а спальню дочери сбежавшего богача старшина отвел мне   — Хоть раз почувствуй себя помещицей,— лукаво сказал старшина, открывая дверь роскошно обставленной комнаты.   Робко переступив порог, я увидела свое отражение в огромном зеркале и остановилась. Дальше идти было боязно. Уж очень не соответствовал мой солдатский вид окружающей обстановке.   — Не нужна мне эта роскошь, найдите комнату попроще, товарищ старшина.   — Не дури! — отозвался он.— Все помещения уже распределены. Одним словом, осваивайся.   Старшина ушел, а я все еще стояла в нерешительности, боясь прикоснуться к чему-либо. Наконец осмелилась и осторожно присела на край мягкого стула с причудливой резьбой.   Постучался посыльный: старшина приказал приготовиться к бою. «Вот и хорошо, — подумала я, — не придется прикасаться к перинам помещицы». Как всегда в таких случаях, я уложила санитарную сумку, наполнила фляги водой и спиртом, привела в порядок носилки. Поскольку дальнейших команд не было, я решила воспользоваться случаем и написать маме письмо. Усевшись поудобнее в просторное кресло, раскрыла планшет и на коленях стала писать. Но мысли путались, письмо не получалось. Скомкав несколько испорченных листков, поняла, что за день сильно устала. Сняла сапоги, поставила рядом и, блаженно вытянув ноги, откинулась на спинку кресла. Навалилась дремота. Противиться ей не было сил   Очнулась я от сильной стрельбы. За окном трещали автоматы, тарахтели малокалиберные зенитные пушки. Наскоро обувшись, я схватила санитарную сумку и кинулась по широкому коридору на улицу.   Перестрелка усилилась. Вечернее небо посветлело от ракет и трассирующих пуль. По-видимому, откуда-то прорвались фашисты…   И лишь потом я заметила, что стрельба велась только вверх. А вскоре выяснилось, что это гвардейцы салютовали в честь победы!   Так ;я встретила весть об окончании войны.   Это было вечером 8 мая 1945 года. Мы кричали «ура» пели песни, целовались, обнимались и плакали…   Уже поздно ночью, снова оказавшись одна в комнате сбежавшей помещичьей дочки, я вспомнила многое, предшествовавшее вести о великой победе.   …Первые дни войны. Воронеж бурлит митингами. У дверей военкоматов длинные очереди. По улицам маршируют колонны, направляющиеся к вокзалу на погрузку. Вся молодежь рвется на фронт. Подала заявление в Коминтерновский райвоенкомат и я. Многие мои подружки и сверстницы уже были зачислены в армию, а меня словно забыли. Побежала к комиссару напомнить о своем заявлении.   — Нет, не забыли,—ответил на мой вопрос комиссар.— Да уж больно ты мала ростом. Таким на фронте делать нечего.   Пришлось ни с чем возвращаться в дорожную поликлинику, где я тогда работала медицинской сестрой. Обидно было до слез.   Только в мае 1942 года дошла очередь и до меня. Но и на этот раз послали не в действующую армию, а на трудовой фронт. Работала медсестрой в селе Бодеево Лискинского района.   Месяца через полтора фронт стал приближаться к Дону, и мы получили приказ срочно эвакуироваться в тыл.   В Боброве попали под бомбежку. Меня ранило в правую руку. Пришлось уехать на лечение в Анну, куда эвакуировались из Воронежа мои родители.   Рана быстро подживала, а во мне росло желание попасть на фронт. В то время уже десять моих родственников находились в действующей армии. Мне хотелось доказать, что и женщины, а калаевском роду не из робкого десятка. Написала заявление, пошла в Аннинский райвоенкомат.   — Куда ты, девочка, собралась? — сурово спросил военком.— Иди-ка ты к маме, пока она тебя не хватилась.   Чтобы не зареветь в присутствии начальства, я быстро ушла. Дома наплакалась вволю, а на другой день снова явилась в райвоенкомат со свидетельством о рождении и документом об окончании школы медицинских сестер.   — Ну и настойчивая ты! — хмуро произнес комиссар и пообещал в ближайшие дни направить в часть.   2 декабря я получила долгожданную повестку. На сборный пункт меня провожали мама и сестра. Увидев, что в вагоне одни мужчины, они расплакались.   В то время наши войска громили фашистскую группировку, окруженную в районе Сталинграда. В Борисоглебске меня зачислили в 12-ю роту медицинского усиления.   И началась моя фронтовая жизнь. Роту бросали то на один, то на другой участок фронта. Мы помогали медицинским работникам частей и госпиталей обрабатывать раненых и обмороженных, эвакуировать их в тыл. Однажды при сопровождении раненых из-под Сталинграда в Балашов наш санитарный самолет подвергся нападению «мессершмитта» и был подбит, но летчик все же дотянул до аэродрома.   Где-то в районе Калача мне приказали заняться ранеными и обмороженными военнопленными. От неожиданности я опешила.   — Еще чего не хватало! — возразила я командиру роты. — Пускай подыхают, мы их не звали на Дон и Волгу. Они с нашими пленными не цацкались.   Сильно досталось мне тогда от военврача Кухарского. Он сурово отчитал меня, напомнил о моей гуманной профессии и потребовал выполнять приказ.   Когда мы перебазировались в Донбасс, прошел слух, что где-то неподалеку воюют земляки-воронежцы. И так мне захотелось попасть к ним! Еле дождалась разрешения на перевод. Добиралась на попутных машинах. Найти 2-ю гвардейскую механизированную бригаду помогли мне девушки- регулировщицы, среди которых были и землячки.   23 марта 1943 года я была в бригаде, которая стояла на отдыхе в селе Нижняя Дуванка. И снова мне пришлось пережить неприятные минуты из-за своего роста. Спасибо, заступился начальник политотдела Василий Алексеев Алтухов. Зачислили меня в медсанбат бригады.   Вскоре начались бои, Вместе с врачами и медицинскими сестрами я выносила гвардейцев с поля боя, перевязывала, эвакуировала в тыл. В иные дни работы было так много, что мы валились с ног от усталости. Однако никто не думал об отдыхе, пока оставался необработанным хоть один раненый. Дружный коллектив был в нашей санчасти. Я до сих пор с уважением вспоминаю врачей Солодовникова, Щедрина, Тамару Федоровну Белоглазову, фельдшеров Ивана Лесика, Мамулькина, операционных сестер Иру Демидову, Аллу Белову, санитаров Писклова, Лутышко, Василия Иголкина.   Как-то наш медсанвзвод разместился в тихой деревушке, утопавшей в садах. Стояла такая тишина, что казалось — война кончилась. И вдруг, когда я перевязывала тяжелораненого бойца, вокруг загрохотало. Оказывается, налетели немецкие самолеты и разбомбили склад с боеприпасами, о котором мы не знали. Склад загорелся, начали рваться снаряды и мины, засвистели осколки. Крупный осколок впился в спину санитара Лутышко, а моего раненого убило. Поступил приказ — срочно перебазироваться подальше от опасного места. Под моей опекой находилось восемнадцать раненых. Перенести их на носилках в укрытие мне помог парикмахер Яша Сахнин.   Во время боев в Днепропетровской области я сопровождала санитарную машину с ранеными. Ехали не спеша, выбирая дорогу поровней. Вдруг в полукилометре нам пересек дорогу «тигр».   — Видно, немецкие танки прорвались,— сказал шофер и повел машину окольным путем.   Когда добрались до санчасти, узнали, что догадка шофера подтвердилась. Командир медсанвзвода приказал погрузить в мою машину тринадцать раненых и срочно отвезти в Николаевку.   — Вторым рейсом заберешь аптеку,— сказал он шоферу Григорию Прибыльнову.   Дорога была небезопасной, поэтому нам выделили двух автоматчиков для сопровождения. Проехав километра два, мы увидели немецкие самолеты.   — Гриша, немцы!—крикнула я водителю. Санитарная машина запрыгала по дорожным ухабам.   Шофер петлял, вел машину на полном газу. Я попросила раненых потерпеть. Немецкий истребитель хорошо видел красный крест на нашей машине, однако сделал три захода. Только мастерство водителя спасло нас: пулеметные очереди трижды проносились мимо. Все же крыша машины оказалась продырявленной, но из раненых никто не пострадал.   У перекрестка дороги нас остановил генерал И. Н. Руссиянов. Я доложила командиру корпуса, куда еду и кого везу.   — Кто же вас послал в рейс?—возмутился генерал. — Ведь кругом немцы. А вы едете прямо к ним. Видите вон те стога? Это замаскированные «тигры». Немедленно возвращайтесь в санчасть.   Четырнадцать часов мы пробыли в тылу врага. Перед рассветом все же вырвались из смертельного кольца. И было очень радостно, что вывезли с собой всех раненых.   Когда бригада вела бои в Венгрии, я была назначена санинструктором артиллерийского дивизиона. Здесь чаще приходилось попадать под огонь врага, однако раненых было меньше. Вместе с фельдшером дивизиона Михаилом Алтухером мы своими силами успевали обрабатывать и отправлять раненых в санчасть бригады.   В период боев у Балатона в одном городе я подружилась с венгерской семьей. Хозяин дома — рабочий-интернационалист, участник гражданской войны в России. Он хорошо говорил по-русски. Неплохо знали наш язык и его дети — Ян и Элона, оба студенты одного из будапештских институтов. Одна из комнат этого гостеприимного дома была моей перевязочной. Приходилось оказывать медицинскую помощь и местным жителям. Эту работу я всегда выполняла охотно. И люди платили мне добром. Когда я заболела, хозяйка, ее дети, соседи отпаивали меня молоком, дежурили у постели. А Элона вообще не отходила от меня.   Приятные воспоминания остались от 8 марта 1945 года. Несмотря на боевую обстановку, командование бригады нашло возможным устроить для женщин праздник. Нас — врачей, фельдшеров, медсестер, санинструкторов — было пятнадцать. Мы получили цветы и скромные фронтовые подарки.   Длинной и извилистой была дороге войны. Многих боевых друзей потеряли мы на пути к победе. Уже на территории Австрии похоронили Яшу Сахнина, многих других товарищей…   И вот наступила тишина. Я сидела в комнате помещичьей дочки и думала о виденном и пережитом на фронте, о тех, кто не вернется в родной дом, и о тех, кому вместе со мной посчастливилось дожить до радостного часа победы.   А за окном уже начинался день. Первый день без войны…

Власенко М. В., гвардии подполковник

«На танках «Воронежский колхозник» М. В. Власенко командир танковой роты

После боев под Сталинградом и Ворошиловградом 2-я гвардейская механизированная бригада стояла на отдыхе в поселке Нижняя Дуванка Ворошиловградской области. Гвардейцы-воронежцы готовились к новым схваткам с врагом, получали пополнение людьми и боевой техникой.   Вот тогда-то, в конце апреля 1943 года, к нам и приехала делегация трудящихся Воронежской области во главе с секретарем обкома партии Ивановым. Они привезли с собой много писем, подарков от родных и знакомых. Но самым важным и дорогим подарком были новенькие «тридцатьчетверки» с надписью «Воронежский колхозник». Колонну из восьми боевых машин воронежские хлеборобы приобрели на личные сбережения. Среди членов делегации были и инициаторы сбора средств на танковую колонну: колхозники села Манино Калачеевского района Е. Ф. Крамаров и М. И. Белоглядова. Каждый из них на свои деньги приобрел по танку. На башнях двух машин были надписи: «Крамарев Ераст Федорович» и «Белоглядова Марфа Ивановна».   По случаю приезда гостей состоялся митинг. Гвардейцы благодарили земляков за подарок, обещали беспощадно бить ненавистного врага. При распределении танков по подразделениям машина Е. Ф. Крамарова была вручена экипажу гвардии лейтенанта Лысенко. Старый колхозник с пристрастием расспросил каждого члена экипажа о боевых делах, просил танкистов беречь машину, быстрее гнать фашистов с советской земли.   Я в то время командовал 2-й танковой ротой. Мне и вручила свою машину Марфа Ивановна Белоглядова. От нее мы услышали такой рассказ:   — Уже в первые дни войны из нашего Манина ушли на фронт почти все мужчины. Надел солдатскую шинель и мой хозяин. Все заботы о семье, о колхозе легли на наши женские плечи. Трудно было… Трактористы тоже были нужны фронту, и нам пришлось пахать и убирать урожай без техники. А с фронта уже приходили в село похоронки. Каждый день то в одном, то в другом доме слышался плач… Но плачь не плачь, а дело не должно стоять. Армии нужны хлеб, мясо, другие продукты.   В то первое военное лето хорошая рожь удалась! Вышли мы валить ее крюками. Ничего не получается: отвыкли мы от такой дедовской работы. Моя соседка упала ничком на сноп, в голос закричала. Не по нашим женским силам хлебушко уродился…   Однако все убрали. Колоса не оставили на стерне. В то время по радио и в поле часто можно было услышать песню «Вставай, страна огромная». Вот и мы, русские бабы, вставали с зарей и шли на работу, как на смертный бой с фашизмом. Ведь мы подпирали фронт плечами, помогали мужьям и сыновьям бить врага. И одна только радость — весточка, что где-то остановили гитлеровцев, где-то разбили их и погнали назад.   Только летом сорок второго таких вестей с фронта приходило мало. Радоваться было нечему. Немцы прут на Волгу, на Кавказ, подступились к нашему порогу, к самому дому. Работаю и думаю: а зачем у меня деньги лежат? Копили мы их с мужем до войны на случай увеличения семьи или еще какой надобности. Вот и решила, что самая главная сейчас надобность — поддержать родное Советское государство. Сдала я в банк сто тысяч рублей. Как раз на танк хватило. Теперь привезла его вам. Бейте фашистских извергов так, чтобы они больше никогда не топтали нашу землю…   Рассказ Марфы Ивановны Белоглядовой запал в душу. Мы еще раз убедились, что советский народ ничего не жалеет для победы над врагом.   После вручения экипажам боевых машин состоялся парад. Вместе с командованием корпуса и бригады его принимали дорогие гости из Воронежа. Потом на танке я прокатил Марфу Ивановну Белоглядову — хозяйку нашей машины.   Спустя полтора месяца мы уже были на переднем крае. Боевое крещение воронежские танки приняли южнее Изюма 26 июня 1943 года. 2-я рота атаковала рощу, где были огневые позиции немецких артиллеристов. Под обстрелом вражеских орудий мы на большой скорости проскочили опасную зону, достигли траншей и стали уничтожать немецкую пехоту. Потом двинулись на батарею.   Вражеский снаряд угодил в наш танк. Возник пожар. Но механик-водитель гвардии старшина Тюрин продолжал вести машину, а мы по-прежнему вели огонь из пушки и пулеметов. Потом «тридцатьчетверка» содрогнулась еще от одного прямого попадания снаряда. Теперь пламя охватило всю машину. Так как способности двигаться танк не потерял, Тюрин решил включить высшую передачу, чтобы быстрым движением сбить пламя. Горящий танк то кружился на месте волчком, то мчался вперед, то с бешеной скоростью маневрировал. Когда я приказал Тюрину вести машину прямо на батарею, немецкие артиллеристы оторопели. Они уже не могли стрелять прицельно, потом стали разбегаться.   Неожиданно из леса выкатилась немецкая самоходная пушка. Мой выстрел раздался раньше, и через некоторое время Тюрин раздавил ее танком.   Наш отважный механик-водитель добился своего. Пламя погасло, и теперь танк только дымил. Мы начали утюжить немецкую батарею. Превратили в груды бесформенного металла два орудия, пулеметным огнем уничтожили два десятка гитлеровцев. Та же участь постигла и немецких минометчиков.   В ходе дальнейшего боя машина вышла из строя. Мне пришлось пересесть в другой танк, чтобы довершить начатую атаку. Однако вскоре кончились боеприпасы. Мотострелки, увидев, что танкисты отстали, замешкались. Тогда, покинув машину, я с пистолетом в руках пошел в цепь стрелков. Дружная атака довершила разгром вражеского опорного пункта.   В итоге этого горячего боя мы продвинулись на четыре километра. Только на направлении наступления нашей роты гвардейцы уничтожили десять полевых орудий, две самоходки и до двух рот солдат и офицеров противника.   И на второй день нам пришлось вести бой главным образом с артиллерией противника. Она обрушила на нас снаряды в тот момент, когда «тридцатьчетверки» развернулись для атаки. Идти .в лоб на батарею было бессмысленно. Искусно маневрируя, танки отошли в лощину, а потом пошли в обход немецкой батареи и атаковали ее с фланга. Фашисты не ожидали нас здесь и не сумели быстро развернуться. Огнем и гусеницами наших танков мы уничтожили батарею и, помогая мотострелкам продвинуться вперед, ворвались на позицию немецких минометчиков. И этот бой был выигран.   Так сражались мы на танках, подаренных воронежскими колхозниками. От боя к бою росли потери гитлеровцев. Освобождая города и села Украины от оккупантов, бригада вышла к Днепру, отличилась в боях за Запорожье, вступила на Правобережную Украину.   В феврале 1944 года по просьбе обкома партии я был командирован в Воронеж для встречи с рабочими и колхозниками в дни 26-й годовщины Красой Армии. По поручению гвардейцев я докладывал труженикам тыла о ратных делах воинов 2-й гвардейскрй механизированной бригады, рассказывал, как мы бьем фашистов, как воюем на танках «Воронежский колхозник».   Воронеж в то время был еще в развалинах. Я видел, с каким трудом горожане возрождали его из руин, восстанавливали предприятия, налаживали выпуск продукции, нужной фронту. Об этом я потом рассказывал воинам-воронежцам. Самоотверженность тружеников тыла служила примером для гвардейцев, вдохновляла их на новые подвиги.

«Гвардейцы в белых халатах» Моисей Владимирович Вайсберг, капитан, командир санитарной роты

Еще в 1936 году с трибуны VIII Чрезвычайного съезда Советов главный хирург Красной Армии Н. Н. Бурденко заявил: «Если же кто-нибудь посмеет посягнуть на нашу великую страну, то мы, врачи, медицинские работники, встанем рука об руку с бойцами, приблизим врачебную помощь к боевой линии и сумеем свести до минимума потерю боеспособности и трудоспособности наших железных бойцов».   Медицинские работники Советского Союза, как и весь наш народ, готовились к защите Родины, к тому, чтобы в случае необходимости с честью выполнить свою гуманную миссию на поле боя. Однако мало кто из них имел практический опыт работы в полевых условиях. В нашей санитарной роте, например, таких специалистов было всего двое.   Самым старшим по возрасту и самым искушенным в полевой хирургии был пятидесятитрехлетний военфельдшер Иван Дмитриевич Писарев. В годы первой мировой войны он служил в перевязочном отряде. Пока полк формировался, Иван Дмитриевич старался передать свой опыт другим медицинским работникам нашей санитарной роты. Уже работал в полевых условиях и молодой военфельдшер Иван Лесик. На них и легла основная нагрузка по оказанию помощи раненым в первых схватках с врагом.   Но и остальные врачи, фельдшеры, сестры, санитарные инструкторы и санитары довольно быстро освоились с работой в непривычных боевых условиях. Энтузиазм, высокое чувство ответственности за судьбу раненых помогли личному составу роты в короткий срок приобрести необходимый опыт.   Первой нашей заботой было оказание помощи раненым непосредственно на поле боя. Полковые медпункты мы выдвигали к переднему краю. Здесь врачи, сестры и санинструкторы вместе с медицинскими работниками батальонного звена выносили раненых с поля боя, оказывали им первую помощь и быстро эвакуировали в санчасть полка.   Некоторые работники оставались в полковом пункте медицинской помощи второго эшелона. Они должны были оказывать повторную медицинскую помощь раненым, если в этом была необходимость, кормить их и эвакуировать в медсанбат дивизии.   Полковой пункт медицинской помощи первого эшелона обычно возглавлял Владимир Оттович Вебер. Немец по национальности, он всеми силами души ненавидел фашизм и вел себя на поле боя исключительно смело. Вебер окончил Воронежский медицинский институт в год начала войны и одним из первых изъявил желание вступить в добровольческий коммунистический полк. Энергичный, хорошо знающий свое дело, Владимир Оттович пробирался на самые опасные боевые участки и, устроившись в каком-нибудь окопчике, работал хладнокровно, самозабвенно, не обращая внимания на близкие разрывы снарядов, на свист осколков и пуль. Я не раз видел Вебера во время обработки раненых на переднем крае и могу сказать, что в этот момент для него не существовало других забот, кроме святой обязанности советского врача оказать помощь защитнику Родины.   К сожалению, жизнь B. О. Вебера рано оборвалась. Это случилось 26 января 1942 года под Щиграми, Наши подразделения отходили под натиском вражеских танков. В этой критической обстановке Владимир Оттович до последней возможности перевязывал и эвакуировал раненых. В самый последний момент он все еще пытался вывезти из-под огня нескольких раненых в повозке. Но прорваться ему не удалось. Вражеский снаряд угодил в повозку…   Но вернемся к событиям начального периода боевых действий полка. Отсутствие боевого опыта у добровольцев, превосходство в силах на стороне врага и ожесточенный характер боев обусловливали большие потери с нашей стороны. Поток раненых был непрерывным. Мы едва управлялись обрабатывать и эвакуировать их.   Особенно много раненых было во время боев в районе села Сакуниха на Сумщине. Наши санинструкторы, санитары-носильщики находились в боевых порядках стрелковых подразделений. Презирая смерть, они под огнем врага пробирались на самые опасные участки, выносили на себе раненых, делали перевязки.   В то время с транспортом у нас было плохо. Как ни старались мы побыстрее эвакуировать раненых, они все время накапливались. Однажды к вечеру в санитарной роте скопилось 75 человек. А полк вынужден был отходить под натиском превосходящих сил противника.   Западная часть Сакунихи горела. Гитлеровцы перехватили все выходы из села. Наш транспорт еще не вернулся из санбата, и мы попытались найти подводы в селе. Напрасно! Беспокойство за судьбу раненых нарастало с каждой минутой. Но паники не было. Каждый спокойно выполнял свои обязанности, успокаивал раненых, вселяя в них уверенность, что все будет в порядке.   Уже было темно, когда прибыло тридцать подвод: это командир полка М. Е. Вайцеховский, узнав о тяжелом положении санитарной роты, послал нам помощь. Мы быстро погрузили раненых и имущество на подводы, и обоз осторожно двинулся по огородам. Удалось проскользнуть под самым носом у фашистов.   Двигались всю ночь, а затем еще целый день. Тяжелый марш все мы проделали пешком, так как на подводах едва хватило места для раненых. Только на пятидесятом километре пути нас встретили машины медсанбата дивизии.   Этот эпизод явился для нас серьезным испытанием. Мы выдержали его с честью. Тяжелый марш, физическая усталость личного состава роты, неясность обстановки нисколько не отразились на заботе о раненых. Во время похода они получали необходимую помощь и питание бесперебойно. Старшина роты Сергей Лавров, бывший паровозный машинист, оказался прекрасным хозяйственником. В самых трудных условиях фронтовой жизни он обеспечивал раненых и медицинских работников всем необходимым. Инициатива и находчивость старшины Лаврова значительно облегчили положение раненых и личного состава роты во время марша от Сакунихи.   Пережитое помогло нам еще раз убедиться в том, что мы являемся важнейшей составной частью полка, что о нас всегда помнят и в нужных случаях придут на помощь.   В первых боях понесли значительные потери не только стрелковые подразделения. Заметно поредели ряды и медицинских работников, особенно в нижнем звене. Роты и батальоны остались почти без санинструкторов. При первой же передышке в боевых действиях, в октябре—ноябре 1941 года, мы организовали кратковременные курсы по подготовке санинструкторов и санитаров из красноармейцев. Часть этих бойцов после курсов вернулась в свои подразделения, некоторые были зачислены в штат санитарной роты. Все они потом успешно справлялись со своими трудными обязанностями, многие проявили подлинный героизм при эвакуации раненых с поля боя.   23 октября 1941 года полк вошел в черту Белгорода. Санитарня роа азместилась в одном из окраинных кварталов на улице Буденного. Едва расположились, как налетели немецкие бомбардировщики. Потерь среди личного состава почти не было. Несколько легкораненых бойцов получили медицинскую помощь и тут же вернулись в строй. Я тоже был легко ранен и почти потерял слух от близкого разрыва бомбы. К счастью, слух постепенно стал возвращаться. Но вот среди гражданского населения раненых оказалось очень много. Городские больницы уже не работали, и санитарной службе полка пришлось взять на себя заботу о раненых женщинах, стариках и детях. Мы доставили их в ближайшее общежитие и работали весь день, оказав медицинскую помощь около ста раненым. Многим пришлось сделать операции.   В начале декабря наши войска перешли в наступление. Шел бой за село Стрелецкое. Фашисты упорно сопротивлялись. Число раненых быстро росло. Санитарная рота расположилась под открытым небом в неглубокой ложбине. Врачи и сестры работали на ветру и жестоком морозе. Только к вечеру удалось перебазироваться на окраину освобожденного населенного пункта. Раненых разместили в домах колхозников. Они стали нашими добровольными помощниками.   Среди тяжелораненых, поступивших в санчасть, был старший политрук Яков Николаевич Долгов. Он имел множество ранений и к тому же был сильно обморожен. Высокое врачебное мастерство проявил И. Д. Писарев, борясь за его жизнь. Я. Н. Долгов был спасен.   Любое ранение травмирует психику воина. Но гвардейцы-воронежцы почти никогда не пользовались законным правом раненого покинуть передовую. Сплошь и рядом раненые оставались в строю, хотя и чувствовали себя неважно.   Если же характер ранения вынуждал бойца почувствовать немного лучше, он стал рваться на передовую. Выписываться ему было еще рано, и все же он настоял на своем: шли тяжелые бои, и парторг считал, что он обязан быть на переднем крае. 24 января 1942 года он прямо из санчасти ушел в одно из подразделений и в этот же день геройски погиб.   Воронежцы сражались с врагом отважно. Настоящими героями были и медицинские работники полка. Недаром их называли гвардейцами в белых халатах.