«Эпизоды огненных лет» М. В. Калаева санинструктор
Артиллерийский дивизион бригады только что перебазировался на новое место. Батареи становились на огневые позиции, управление дивизиона располагалось в опустевшем особняке австрийского помещика. Несколько комнат заняли связисты и разведчики, а спальню дочери сбежавшего богача старшина отвел мне — Хоть раз почувствуй себя помещицей,— лукаво сказал старшина, открывая дверь роскошно обставленной комнаты. Робко переступив порог, я увидела свое отражение в огромном зеркале и остановилась. Дальше идти было боязно. Уж очень не соответствовал мой солдатский вид окружающей обстановке. — Не нужна мне эта роскошь, найдите комнату попроще, товарищ старшина. — Не дури! — отозвался он.— Все помещения уже распределены. Одним словом, осваивайся. Старшина ушел, а я все еще стояла в нерешительности, боясь прикоснуться к чему-либо. Наконец осмелилась и осторожно присела на край мягкого стула с причудливой резьбой. Постучался посыльный: старшина приказал приготовиться к бою. «Вот и хорошо, — подумала я, — не придется прикасаться к перинам помещицы». Как всегда в таких случаях, я уложила санитарную сумку, наполнила фляги водой и спиртом, привела в порядок носилки. Поскольку дальнейших команд не было, я решила воспользоваться случаем и написать маме письмо. Усевшись поудобнее в просторное кресло, раскрыла планшет и на коленях стала писать. Но мысли путались, письмо не получалось. Скомкав несколько испорченных листков, поняла, что за день сильно устала. Сняла сапоги, поставила рядом и, блаженно вытянув ноги, откинулась на спинку кресла. Навалилась дремота. Противиться ей не было сил Очнулась я от сильной стрельбы. За окном трещали автоматы, тарахтели малокалиберные зенитные пушки. Наскоро обувшись, я схватила санитарную сумку и кинулась по широкому коридору на улицу. Перестрелка усилилась. Вечернее небо посветлело от ракет и трассирующих пуль. По-видимому, откуда-то прорвались фашисты… И лишь потом я заметила, что стрельба велась только вверх. А вскоре выяснилось, что это гвардейцы салютовали в честь победы! Так ;я встретила весть об окончании войны. Это было вечером 8 мая 1945 года. Мы кричали «ура» пели песни, целовались, обнимались и плакали… Уже поздно ночью, снова оказавшись одна в комнате сбежавшей помещичьей дочки, я вспомнила многое, предшествовавшее вести о великой победе. …Первые дни войны. Воронеж бурлит митингами. У дверей военкоматов длинные очереди. По улицам маршируют колонны, направляющиеся к вокзалу на погрузку. Вся молодежь рвется на фронт. Подала заявление в Коминтерновский райвоенкомат и я. Многие мои подружки и сверстницы уже были зачислены в армию, а меня словно забыли. Побежала к комиссару напомнить о своем заявлении. — Нет, не забыли,—ответил на мой вопрос комиссар.— Да уж больно ты мала ростом. Таким на фронте делать нечего. Пришлось ни с чем возвращаться в дорожную поликлинику, где я тогда работала медицинской сестрой. Обидно было до слез. Только в мае 1942 года дошла очередь и до меня. Но и на этот раз послали не в действующую армию, а на трудовой фронт. Работала медсестрой в селе Бодеево Лискинского района. Месяца через полтора фронт стал приближаться к Дону, и мы получили приказ срочно эвакуироваться в тыл. В Боброве попали под бомбежку. Меня ранило в правую руку. Пришлось уехать на лечение в Анну, куда эвакуировались из Воронежа мои родители. Рана быстро подживала, а во мне росло желание попасть на фронт. В то время уже десять моих родственников находились в действующей армии. Мне хотелось доказать, что и женщины, а калаевском роду не из робкого десятка. Написала заявление, пошла в Аннинский райвоенкомат. — Куда ты, девочка, собралась? — сурово спросил военком.— Иди-ка ты к маме, пока она тебя не хватилась. Чтобы не зареветь в присутствии начальства, я быстро ушла. Дома наплакалась вволю, а на другой день снова явилась в райвоенкомат со свидетельством о рождении и документом об окончании школы медицинских сестер. — Ну и настойчивая ты! — хмуро произнес комиссар и пообещал в ближайшие дни направить в часть. 2 декабря я получила долгожданную повестку. На сборный пункт меня провожали мама и сестра. Увидев, что в вагоне одни мужчины, они расплакались. В то время наши войска громили фашистскую группировку, окруженную в районе Сталинграда. В Борисоглебске меня зачислили в 12-ю роту медицинского усиления. И началась моя фронтовая жизнь. Роту бросали то на один, то на другой участок фронта. Мы помогали медицинским работникам частей и госпиталей обрабатывать раненых и обмороженных, эвакуировать их в тыл. Однажды при сопровождении раненых из-под Сталинграда в Балашов наш санитарный самолет подвергся нападению «мессершмитта» и был подбит, но летчик все же дотянул до аэродрома. Где-то в районе Калача мне приказали заняться ранеными и обмороженными военнопленными. От неожиданности я опешила. — Еще чего не хватало! — возразила я командиру роты. — Пускай подыхают, мы их не звали на Дон и Волгу. Они с нашими пленными не цацкались. Сильно досталось мне тогда от военврача Кухарского. Он сурово отчитал меня, напомнил о моей гуманной профессии и потребовал выполнять приказ. Когда мы перебазировались в Донбасс, прошел слух, что где-то неподалеку воюют земляки-воронежцы. И так мне захотелось попасть к ним! Еле дождалась разрешения на перевод. Добиралась на попутных машинах. Найти 2-ю гвардейскую механизированную бригаду помогли мне девушки- регулировщицы, среди которых были и землячки. 23 марта 1943 года я была в бригаде, которая стояла на отдыхе в селе Нижняя Дуванка. И снова мне пришлось пережить неприятные минуты из-за своего роста. Спасибо, заступился начальник политотдела Василий Алексеев Алтухов. Зачислили меня в медсанбат бригады. Вскоре начались бои, Вместе с врачами и медицинскими сестрами я выносила гвардейцев с поля боя, перевязывала, эвакуировала в тыл. В иные дни работы было так много, что мы валились с ног от усталости. Однако никто не думал об отдыхе, пока оставался необработанным хоть один раненый. Дружный коллектив был в нашей санчасти. Я до сих пор с уважением вспоминаю врачей Солодовникова, Щедрина, Тамару Федоровну Белоглазову, фельдшеров Ивана Лесика, Мамулькина, операционных сестер Иру Демидову, Аллу Белову, санитаров Писклова, Лутышко, Василия Иголкина. Как-то наш медсанвзвод разместился в тихой деревушке, утопавшей в садах. Стояла такая тишина, что казалось — война кончилась. И вдруг, когда я перевязывала тяжелораненого бойца, вокруг загрохотало. Оказывается, налетели немецкие самолеты и разбомбили склад с боеприпасами, о котором мы не знали. Склад загорелся, начали рваться снаряды и мины, засвистели осколки. Крупный осколок впился в спину санитара Лутышко, а моего раненого убило. Поступил приказ — срочно перебазироваться подальше от опасного места. Под моей опекой находилось восемнадцать раненых. Перенести их на носилках в укрытие мне помог парикмахер Яша Сахнин. Во время боев в Днепропетровской области я сопровождала санитарную машину с ранеными. Ехали не спеша, выбирая дорогу поровней. Вдруг в полукилометре нам пересек дорогу «тигр». — Видно, немецкие танки прорвались,— сказал шофер и повел машину окольным путем. Когда добрались до санчасти, узнали, что догадка шофера подтвердилась. Командир медсанвзвода приказал погрузить в мою машину тринадцать раненых и срочно отвезти в Николаевку. — Вторым рейсом заберешь аптеку,— сказал он шоферу Григорию Прибыльнову. Дорога была небезопасной, поэтому нам выделили двух автоматчиков для сопровождения. Проехав километра два, мы увидели немецкие самолеты. — Гриша, немцы!—крикнула я водителю. Санитарная машина запрыгала по дорожным ухабам. Шофер петлял, вел машину на полном газу. Я попросила раненых потерпеть. Немецкий истребитель хорошо видел красный крест на нашей машине, однако сделал три захода. Только мастерство водителя спасло нас: пулеметные очереди трижды проносились мимо. Все же крыша машины оказалась продырявленной, но из раненых никто не пострадал. У перекрестка дороги нас остановил генерал И. Н. Руссиянов. Я доложила командиру корпуса, куда еду и кого везу. — Кто же вас послал в рейс?—возмутился генерал. — Ведь кругом немцы. А вы едете прямо к ним. Видите вон те стога? Это замаскированные «тигры». Немедленно возвращайтесь в санчасть. Четырнадцать часов мы пробыли в тылу врага. Перед рассветом все же вырвались из смертельного кольца. И было очень радостно, что вывезли с собой всех раненых. Когда бригада вела бои в Венгрии, я была назначена санинструктором артиллерийского дивизиона. Здесь чаще приходилось попадать под огонь врага, однако раненых было меньше. Вместе с фельдшером дивизиона Михаилом Алтухером мы своими силами успевали обрабатывать и отправлять раненых в санчасть бригады. В период боев у Балатона в одном городе я подружилась с венгерской семьей. Хозяин дома — рабочий-интернационалист, участник гражданской войны в России. Он хорошо говорил по-русски. Неплохо знали наш язык и его дети — Ян и Элона, оба студенты одного из будапештских институтов. Одна из комнат этого гостеприимного дома была моей перевязочной. Приходилось оказывать медицинскую помощь и местным жителям. Эту работу я всегда выполняла охотно. И люди платили мне добром. Когда я заболела, хозяйка, ее дети, соседи отпаивали меня молоком, дежурили у постели. А Элона вообще не отходила от меня. Приятные воспоминания остались от 8 марта 1945 года. Несмотря на боевую обстановку, командование бригады нашло возможным устроить для женщин праздник. Нас — врачей, фельдшеров, медсестер, санинструкторов — было пятнадцать. Мы получили цветы и скромные фронтовые подарки. Длинной и извилистой была дороге войны. Многих боевых друзей потеряли мы на пути к победе. Уже на территории Австрии похоронили Яшу Сахнина, многих других товарищей… И вот наступила тишина. Я сидела в комнате помещичьей дочки и думала о виденном и пережитом на фронте, о тех, кто не вернется в родной дом, и о тех, кому вместе со мной посчастливилось дожить до радостного часа победы. А за окном уже начинался день. Первый день без войны…