ВОРОНЕЖСКИЙ ДОБРОВОЛЬЧЕСКИЙ КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ПОЛК

«Декабрь был жарким» И. Л. Целуйко начальник связи танкового полка

Декабрь 1942 года. Мороз, метель. Мы совершаем марш к линии фронта.

Вот и передний край. Пока он обозначен не очень оживленной перестрелкой да далекими пожарами. Но мы знаем, что через день-два затишью наступит конец. И действительно, 16 декабря войска Юго-Западного фронта совершили рывок вперед, чтобы довершить разгром врага западнее большой излучины Дона и приступить к освобождению Донбасса.

На второй день наступления была введена в бой и 2-я гвардейская механизированная бригада. Преодолевая сопротивление врага, гвардейцы выбили гитлеровцев из хутора Астахов и двинулись к станице Боковской.

Впереди — 19-й танковый полк под командованием гвардии майора Мурашко. Экипажи действовали напористо, смело. И вот я передаю в штаб первое радиодонесение: рота гвардии старшего лейтенанта Деревенчука ворвалась в районный центр.

Бой принимает все более ожесточенный характер. Гарнизон станицы — многочисленный, хорошо вооруженный. Танкисты и мотострелки при поддержке артиллеристов и минометчиков отражают контратаки гитлеровцев и упорно продвигаются вперед.

Отважно действуют экипажи роты Деревенчука. Уничтожив три танка противника, они ворвались на артиллерийские позиции и раздавили четыре пушки, огнем и гусеницами подавили несколько пулеметных точек. В горячке боя машина гвардии старшего лейтенанта Петухова застряла в болотистой пойме реки Чир. Командир роты бросился на помощь боевому товарищу и своей «тридцатьчетверкой» стал буксировать застрявший танк. В это время из камышей прогремели автоматные очереди, и Деревенчук был тяжело ранен. Его еле успели втащить в танк. Немецкие артиллеристы, находившиеся на возвышенности западнее Боковской, открыли огонь по машинам Деревенчука и Петухова. Снаряд угодил в моторную часть танка ротного. Пламя мгновенно охватило машину. Спасти гвардии старшего лейтенанта Деревенчука не удалось…

Бой продолжался. Отчаянно сражались за каждый дом и сарай, за каждый сад и огород. Росло число раненых, все больше становилось подбитых машин. Тут же, на поле боя, работали ремонтники. Одни машины они эвакуировали в тыл, другие ремонтировали на месте. Ремонтниками руководил гвардии техник-лейтенант Сергей Коломейчук. Чуть дальше от линии фронта трудились ремонтники взвода гвардии старшего лейтенанта Владимира Грибова. Укрывшись в лощине, они на жестоком морозе голыми руками копошились в машинах, устраняя повреждения. Безошибочно определял неисправность недавний механик-водитель Иван Максимович Ляшенко. За дело тут же брались сварщики, слесари, электрики. Через час, а то и полчаса боевая машина возвращалась в строй.

К танкам, ведущим бой, то и дело совершал рейсы гвардии старший лейтенант Василий Бойцов. На его обязанности лежало бесперебойное обеспечение экипажей боеприпасами и горючим.

Пять часов кипела схватка на улицах станицы и вокруг нее. В конце концов сопротивление фашистов было сломлено. Число пленных перевалило за 350. Нам достались богатые трофеи.

Прорвав фронт противника во многих местах, советские войска устремились к Донбассу.

На подступах к Морозовску южнее совхоза «Заря» штабная колонна подверглась артиллерийскому обстрелу. Осколок снаряда оборвал жизнь моего давнего друга Михаила Ивановича Лещенко.

Густой туман мешал обнаружить вражеских артиллеристов. Все же головная рота «тридцатьчетверок» под командованием гвардии старшего лейтенанта Михаила Васильевича Власенко нащупала позиции врага и завязала дуэль с немецкими артиллеристами. Тем временем заместитель командира роты но политической части гвардии капитан Никита Токарев пошел на своем танке в обход и сумел незаметно приблизиться к позиции вражеских артиллеристов. Сообщив об этом Власенко и подождав, пока танкисты прекратят огонь, он двинул свою машину вперед и подмял одну за другой две пушки.

По освободившемуся пути наши танки пошли вперед и довершили разгром врага.

О подвиге гвардии капитана Токарева стало известно командиру бригады А. Т. Худякову. Он тут же прибыл в наш полк и разыскал Токарева. Сняв со своей груди орден Красной Звезды, Александр Тимофеевич вручил его отважному политработнику.

После Морозовска наш путь лежал к Ворошиловграду. Противник уже не имел сплошной линии обороны. Мы наносили удары по отдельным очагам сопротивления или обходили их, чтобы не снижать темпа наступления. Передовые танковые подразделения то и дело отрывались от главных сил, и связь с ними часто терялась. Но связисты полка Кульчицкий, Любимов, Назаров, Нехай и другие быстро находили затерявшиеся в снежной степи машины.

Все дальше на юго-запад отодвигался фронт. Степь курилась снежными, метелями. Декабрьский мороз обжигал лица, к броне танков невозможно было прикоснуться голой рукой. Но гвардейцы почти не замечали ни стужи, ни пурги. Было жарко от напряженной боевой работы, от радости, что враг отступает по всему фронту.

Боенко Игорь Дмитриевич

«Между боями» И. Д. Боенко врач батальона

Не всегда фронтовая жизнь проходит в боях и походах, Случается, что часть уходит с переднего края для отдыха и пополнения. И тогда в жизни воинов наступает период, промежуточный между фронтовой и мирной обстановкой. Быт воинов полуказарменный, полубивачный. Боевая учеба базируется на распорядке и нормах довоенного времени, а темпы ее явно фронтовые.   О некоторых сторонах такой жизни между боями я расскажу.   Случилось так, что после преобразования дивизии в механизированный корпус я попал не во 2-ю гвардейскую механизированную бригаду, как большинство воронежцев, а был назначен младшим врачом 116-го гвардейского артполка. Но какое-то время мне предложили поработать старшим врачом в мотострелковом батальоне бригады А. Т. Худякова. Судьба снова возвращала меня в родную семью земляков.   1-й мотострелковый батальон, куда я прибыл, располагался в селе Ново- Червонное. Две его улицы были разделены узенькой речушкой, на болотистых берегах которой буйно разросся ивняк, возле школы стояла покосившаяся хатенка, покрытая гнилой соломой. В ней и жил мой старый знакомый фельдшер батальона Федор Жулев. Тут же был оборудован и медпункт. Неподалеку, в колхозной конюшне, жила одна из рот батальона. Рядом, у колодца, дымила походная кухня.   — А мы уже ждем вас, доктор, — обрадовался моему появлению Федор.   С этого .момента и началась для меня хлопотливая жизнь батальонного врача.   Командира батальона гвардии майора Емельяна Лишенко я знал еще по прежней службе в 4-м Воронежском полку. В то время он был адъютантом М. Е. Вайцеховского, затем командовал полковыми разведчиками. В полку много говорили о смелости и находчивости этого командира. Теперь он командовал батальоном. Интересно, кaк теперь идут у него дела?   — Наш комбат — геройский мужик, — как бы угадав мою мысль, произнес Глеб Томашевский. — У него многому можно научиться. Умный командир и хороший человек.   За полтора года пребывания на фронте я повидал многих .командиров. Мне всегда импонировали те, у которых внешние данные соответствовали их высокой должности. Взять, к примеру, хотя бы командира артиллерийского полка .П. Б. Петренко. Гвардейский рост. Отличная выправка. Речь ясная, четкая, не дающая оснований для кривотолков и сомнений. За плечами специальное военное образование, огромный командирский опыт.   Ничего этого не было у Лишенко. Невысокий, в обращении прост, любит шутку. Военного образования не имеет. К тому же музыкант. Но если человек вырос в полку от рядового до майора — это что-нибудь да значит.   Когда я представился Лишенко, он, прервав мой рапорт, вышел из-за стола, полуобнял, быстро заговорил:   — А, старый знакомый! Стало быть, от артиллеристов к нам пожаловали. Надолго ли? С работой в батальоне уже познакомились?   Я откровенно признайся, что о работе в батальоне имею самое смутное представление, особенно в период пребывания его на отдыхе.   — Что делать в боевой обстановке, ясно, а вот какими делами заняться теперь, не имею понятия. Видно, буду лечить больных, если они появятся. Ну, еще учить бойцов элементарным способам останавливать кровотечение и делать перевязки при ранении.   — Это ясно и мне, не медику, — усмехнулся в ответ майор. — Круг обязанностей врача на фронте давно установлен. Но у нас сейчас такая обстановка, в которой требуется более четко определить задачи батальонной медицины с учетом особых условий. Взять тех же больных. Во-первых, не каждый боец догадывается, что ему необходимо лечение. Во-вторых, наши командиры уж очень неохотно отпускают солдат в санчасть, всё об учебе пекутся. Поэтому врачу надо быть достаточно активным и требовательным. Не следует ждать, когда в медпункт придут больные, нужно искать их в ротах, лечить, пока для этого есть время и возможность. Одним словом, тщательно обдумайте, что и как надо сделать в батальоне с медицинской точки зрения, а завтра доложите свои соображения. Хорошо?   Мы с Жулевым и Томашевским долго совещались.   — Было бы идеально, — рассуждал Федор, — провести поголовный медицинский осмотр всех бойцов батальона, выявить больных, организовать их лечение в медико-санитарном взводе, может быть, в медсанбате.   — Так вам и разрешат отрывать людей от боевой учебы! — возражал Томашевский. — Комбат знаете как дорожит каждой минутой!   — А еще бы, — не слушая Томашевского, откровенно фантазировал Федор, — устроить дом отдыха для физически слабых, такой, как был у нас в Анновке, под Тербунами, помните, доктор? Снова взять бы на время школу, поставить кровати, потрясти хозяйственников, чтобы они выделили хорошего повара…   Мы еще долго дискутировали. В результате родили и довольно большой перечень тех мероприятий, которые нам хотелось бы провести в батальоне, начиная от врачебного осмотра и кончая хлорированием воды в колодцах. Мы умышленно не выбросили ничего из этого перечня, полагая, что комбат при утверждении плана сам решит, что в нем лишнее.   Лишенко неопределенно хмыкнул, принимая от меня план, прочел его несколько раз, а затем, иронически взглянув на меня, опросил:   — Неужели все это вы собираетесь выполнить? И на какой срок рассчитан этот план?   — Наверное, на месяц…   — Ой ли? Не знаю, как там у вас, медиков, это называется, но, по-моему, это сплошная утопия. Тут работы по меньшей мере на целый год, причем не только для санчасти батальона, но, думаю, и для бригадного медико- санитарного взвода.   Я подавленно молчал, ругая себя за то, что послушался Федора Жулева и внес в план так много всяких мероприятий.   — Задали же вы мне задачу, дорогой доктор, — между тем говорил майор. — Вы действительно не знаете специфики службы в батальоне. Я бы на вашем месте знаете как поступил? Ограничился бы на первое время тем, что является для данного момента наиболее важным, без чего обойтись невозможно. Вот вы тут записали: «Провести медицинский осмотр личного состава». Думаю, именно с этого и надо начинать. Пополнение мы получили недавно, в основном молодежь, к тому же с терриор, где до этой зимы находился немец. Многие из юношей, пришедших в батальон, физически ослаблены, есть, наверное, и больные. Во время медосмотра, как я полагаю, можно будет выявить таких, кто нуждается и в усиленном питании, и в специальном лечении…   Лишенко не навязывал своего мнения. Он советовался, высказывал свои соображения, подсказывал. Он довольно быстро и точно сформулировал ту основную задачу, решению которой мы должны были посвятить свои усилия   Уже на следующее утро мы приступили к медицинскому осмотру. Лишенко не ошибся. Человек пятнадцать нам пришлось отправить на консультацию в бригадный медсанвзвод. Оттуда немедленно приехали бригадный врач Аркадий Семенович Вайнштейн и командир медсанвзвода Литичевский. Они возмутились:   — Вы что тут за содом устроили?   — Мы за вас работать не будем! Вы должны сами лечить своих больных, а не посылать огулом в медсанвзвод.   Гвардии майор Лишенко, который в это время присутствовал при осмотре солдат 3-й роты, пришел мне на помощь.   — Наш доктор совершенно прав, — заявил он. — Батальонная санчасть не имеет условий для тщательного обследования больных и тем более для длительного стационарного лечения. Лучше сейчас, когда мы находимся на формировании, подлечить больных, чем потом, во время боев, загружать ими и бригадный медсанвзвод, и корпусной медсанбат,   — Наш медпункт превратился в настоящий госпиталь, — попробовал возразить Литичевский.   — Не беда, — успокоил его Лишенко, — справитесь. Да и не так уж много больных мы посылаем к вам.   — Хорошо, хорошо, — поспешил согласиться Вайнштейн.   Между тем полным ходом шли работы по оборудованию дома отдыха. Для него приспосабливали здание школы — так же, как в прошлом году в Анновке. Основная часть работы в школе выпала на долю хозяйственного взвода. Им командовал младший лейтенант Жуковский, пожилой, желчный, крикливый человек. Старшина хозяйственного взвода Виталий Иванович Белоусов был хорошо знаком мне еще по санитарной роте полка, где он некоторое время исполнял обязанности старшины. Его рыжие усы воинственно топорщились, в басе необычайной густоты и силы проскальзывали начальственные ноты: Белоусов не признавал ничьих мнений, кроме своего собственного. И при всем этом был он человеком сентиментальным. По вечерам Виталий Иванович усаживался на ступеньки крыльца и тихонько пел старинные грустные романсы, аккомпанируя себе на гитаре:   Я видел тебя вечернею порою…   Любовь к романсам не мешала Белоусову быть рачительным хозяином. Ремонт школы и переоборудование ее под дом отдыха закончились довольно быстро.   На открытие дома отдыха приехал не только командир бригады гвардии полковник Александр Тимофеевич Худяков, но и корпусное начальство. Невысокий генерал-майор, с седенькой щеточкой усов под прямым носом, быстро обошел комнаты, где мы расставили кровати, покрытые белоснежными простынями, заглянул на кухню, перекинулся шутками с поварихой тетей Шурой, а затем долго тряс руку старшине Белоусову, что-то оживленно говоря ему.   — Этот генерал, — шептал мне Глеб Томашевский,— родной брат Николая Александровича Семашко, известного революционера и врача, первого наркома здравоохранения. К нам прислан на должность заместителя Руссиянова.   — Откуда ты это знаешь? — недоверчиво опросил я.   — Солдат всё знает.   В той группе офицеров, которая сопровождала генерала, находился и корреспондент корпусной газеты гвардии капитан Макс Леонидович Поляновский. Он прибыл в наш корпус недавно. С момента его появления в газете стали печататься стихотворные фельетоны, очерки и рассказы, подписанные прозрачным псевдонимом Макс Поль.   Макс Леонидович оказался не только хорошим писателем и поэтом, но и опытным фоторепортером. Он сделал несколько снимков дома отдыха и его первых обитателей. Потом побывал в нашей санчасти, причем уже не в качестве журналиста, а в роли пациента. Мы выдали ему некий декокт от головной боли из набора лекарственных трав, которого он не мог найти в аптеке медсанбата. Да и откуда медсанбатовским фармацевтам знать то, чему научил Жулева старшина-пулеметчик Барбицкий — квалифицированный и знающий провизор. Я нашел его в свое время среди бойцов Воронежского полка.   Это было так. Фельдшер батальона Василий Сидоренко попросил меня однажды проконсультировать заболевшего пулеметчика. Я стал расспрашивать больного и поразился его речи: образная и яркая, она была пересыпана латинскими терминами сугубо медицинского характера. Так называть части тела мог только человек, хорошо знающий анатомию. Но еще больше он удивил меня тем, что деликатно, смущаясь оттого, что вынужден делать замечание врачу, поправил дозировку лекарства в рецепте, выписанном мною.   — Откуда вы все это знаете? — спросил я.   — Моя гражданская специальность — фармацевт, — ответил Барбицкий.   — Тогда почему же вы не в санчасти?   — Видите ли, доктор, мне казалось, что непосредственно на передовой я могу оказаться не менее полезным, чем в аптеке санитарной роты.   Аптека до прихода в нее Барбицкого имела самый неприглядный вид. Иван Шматков, которого Анатолий Афанасьевич Трущенко поставил заведовать аптекой, тяготился своими обязанностями, рвался на практическую работу. Провизорского дела он не знал и не хотел знать. С приходом Барбицкого положение резко изменилось. Он хорошо знал лекарственные травы, умел готовить сложные прописи, в которых действие одной составной части усиливалось или ослаблялось другой. Словом, вскоре мы не только отказались от поездок на аптечный склад медсанбата, где все равно можно было раздобыть не очень многое, но и сами стали снабжать медсанбатовскую аптеку изделиями Барбицкого. Барбицкий — то и научил Жулева и Томашевского отыскивать лечебные травы и готовить из них настойки, отвары, вытяжки. А нужда в них была великая! В санчасть обращались не только офицеры и солдаты батальона, люди в основном здоровые, но и жители Ново-Червонного. Тяжкое «наследие» оставили после себя немцы в селе: жители его, полностью лишенные медицинской помощи на протяжении долгих месяцев оккупации, приходили подчас с запущенными формами заболеваний.   Не знаю, помогли ли наши отвары Максу Леонидовичу, но с тех пор мы с ним стали друзьями.   Наш дом отдыха работал на полную мощность, В нем по два-три дня жили, отдыхая и набираясь сил, те, кого мы направляли. И никогда наше решение не встречало возражений со стороны командира батальона. Напротив, он не раз говорил:   — После отдыха люди значительно лучше усваивают знания, с них можно больше спросить, им можно И больше дать.   А знания свои, свое воинское умение Емельян Лишенко отдавал бойцам щедро и неутомимо. Едва раздавался сигнал подъема, он уже был на ногах. Вместе со всеми делал физзарядку, а после завтрака уходил то с одной, то с другой ротой на полевые занятия.   К нам, медикам, комбат относился с тем вниманием, которое свойственно человеку, уважающему не только свое дело, но и работу других. Он не пытался навязывать нам поручения, которые, может быть, и необходимо выполнять, служа в армии, но .которые были далеки от наших прямых обязанностей. В артиллерийском полку, например, старшего врача Юзефа Ворончука заставляли дежурить по штабу, требуя, чтобы он четко выполнял в тавные обязанности штабного работника, строевого офицера. Ничего хорошего из этого, конечно, не получалось.   — Наш доктор не может даже команду «смирно» подать как следует, — слышались иронические замечания в адрес Ворончука.   Да что там артполк! В соседнем с нами 3-м батальоне заставляли дежурить по штабу Зою Васильевну Клюеву. А она только что прибыла в бригаду из института. Какой дежурный из сугубо штатского человека, студентки! По сравнению с ней даже я чувствовал себя служакой-ветераном, хотя возраст у нас был примерно одинаковый. Зоя Васильевна часто бывала у нас, знакомилась с организацией и постановкой санитарной службы в батальоне. При этом она иногда задавала такие вопросы, над которыми я откровенно посмеивался, искренне недоумевая:   — Ну что тут особенного? Ведь это ясно без разъяснений…   Потом мне становилось стыдно за свою несдержанность и бестактность. В начале службы в полку я и сам задавал не менее наивные вопросы. Мое счастье, что я попал в окружение людей внимательных и умных — таких, как Анатолий Афанасьевич Трущенко, Иван Дмитриевич Писарев, Александр Алексеевич Хрипунов, Глеб Петрович Томашевский, Дмитрий Андреевич Пирогов. А у кого учиться Зое, если она в батальоне из медиков самая старшая? Медсанвзвод находился далеко, а командир батальона, в общем-тo неплохой офицер, к медикам относился скептически. Вот и ходила Клюева к нам набираться опыта.   Не знала тогда Зоя, какие тяжелые испытания выпадут на ее долю уже в первых боях. Об этих испытаниях Клюевой я услышал несколько позже от ее ближайшего помощника фельдшера Пьянкова.   Дело было на Северном Донце в августе 1943 года. Гвардейцы отражали ожесточенные атаки противника. В воздухе свирепствовала немецкая авиация. Только за день 24 августа было зарегистрировано более четырехсот самолето-вылетов врага. В этот день корпус отбил три мощные атаки гитлеровцев. Над лесом, где сосредоточились наши части, готовые к дальнейшему движению, самолеты висели весь день, не делая обычного перерыва на обед. К вечеру он весь был перепахан бомбами, деревья выкорчеваны и покалечены. Казалось, ничего живого в лесу уже не осталось. Тем не менее жизнь там продолжалась: гвардейцы хорошо окопались. Вырыли глубокие укрытия и санитары батальонного медпункта Зои Васильевны Клюевой. Сама она расположилась в щели, имевшей зигзагообразную форму. После очередного налета бомбардировщиков Пьянков увидел на месте окопа Клюевой огромную воронку.   — Погибла наша докторша, — с горечью произнес Пьянков.   Но едва он вылез из своего укрытия, чтобы взглянуть, что же осталось от недавнего медпункта, как над головой снова загудело и заухало: прилетела новая группа бомбовозов. Снова стали рваться бомбы. Когда бомбежка закончилась, Пьянков огляделся. Рядом с той воронкой, которая уничтожила щель Зои Васильевны, виднелась новая, несколько меньших размеров, но все равно весьма внушительная. А на гребне выброшенной взрывом земли лежала Клюева. Она стонала. Глаза ее были закрыты, в уголках рта алели струйки крови.   — Товарищ доктор! Зоя Васильевна! — звал Пьянков. Она не отвечала. Трясущимися от волнения руками он поднял доктора над землей, осмотрел. Ран не обнаружил. Однако в сознание Зоя Васильевна пришла лишь на четвертый день пребывания в медсанбате.   — Я так думаю, — рассказывал мне Пьянков, — что первая бомба попала в смежный отсек щели. Выброшенная взрывом земля засыпала нашего доктора, но осколки бомбы ее не задели. Когда рядом разорвалась вторая бомба, то теперь уже вместе с землей выбросило из щели Зою Васильевну. Тут я ее и увидел.   В последний раз я видел Зою Васильевну Клюеву в Вене в тот момент, когда она получала демобилизационное удостоверение.   — Никогда не думала, — сказала она мне, — что могу так привязаться к батальону, к людям его. Жалко расставаться. А нужно. Ранения и та контузия, что получена на Северном Донце, дают о себе знать. Подлечусь немного и примусь за работу…   Но вернемся к нашему рассказу. Емельян Лишенко, узнав, что соседи заставляют дежурить в штабе батальона врача-женщину, заметил:   — Для дежурства у нас хватает строевых офицеров. Задача медиков — следить за санитарным состоянием в подразделениях, за здоровьем бойцов. Заменить в санчасти врача некем, а в штабе может сидеть каждый офицер.   Комбат следил за тем, чтобы я время от времени бывал в медсанвзводе, на научных конференциях и совещаниях; он всегда отпускал меня в медсанбат, если там ожидалось какое-то интересное .мероприятие. И конечно же, мы постоянно принимали участие в боевой учебе, почти каждый день выходили в поле или на стрельбище, проводили беседы и занятия с бойцами.   Лишенка нередко сам учил бойцов приемам окапывания и маскировки. Он ловко ползал по-пластунски, метко бросал гранаты, без промаха стрелял.   — Командир, — говорил он, — должен быть примером для бойцов во всем. Учить нужно не только рассказом, но и показом.   Но, требуя от бойцов и офицеров батальона упорной учебы, он по-отцовски заботился об их быте и досуге. Помню, однажды он даже пригласил в Ново-Червонное ансамбль песни и пляски из соседней бригады.   Недолго служил я в батальоне Лишенке Но этого времен и оказалось достаточно, чтобы понять, насколько был прав Глеб Томашевский, так высоко аттестовавший комбата в день моего прихода в батальон. И когда пришел приказ о моем назначении в минометный полк, я искренне сожалел, что расстаюсь с Емельяном Яковлевичем Лишенко — превосходным командиром и замечательным человеком.

Бондарев Е. И., гвардии подполковник.

«Зенитчики бьют по пехоте» Е.И. Бондарев политрук роты ПВО

В октябре 1941 года, когда полк вел наиболее тяжелые оборонительные бои, выбыл из строя командир роты ПВО, и мне пришлось исполнять его обязанности. Наши установки счетверенных станковых пулеметов всегда находились в районе штаба полка, обеспечивая его прикрытие с воздуха.   Но вот 13 октября, когда штаб располагался в селе Михайловка, рота получила несколько необычную задачу: занять оборону у хутора Андреевский Байрак и обеспечить отход полка на новый оборонительный рубеж. При этом полковник Вайцеховский сказал:   — При появлении противника патронов не жалеть. Сделать все возможное, чтобы подольше задержать его.   Вскоре мы были в районе хутора. Бойцы начали окапываться, маскироваться, а я занялся изучением местности, стараясь предугадать, откуда появятся гитлеровцы, как они будут использовать складки местности, намечал ориентиры, в районе которых будет сподручнее бить врага.   Осенний день короток. Сгущались сумерки, а немцев все не было. Не обошел ли нас противник стороной, не зря ли мы сидим у хутора? На часах было 21.00, когда вдали замелькали огоньки. Автоколонна гитлеровцев двигалась к хутору с зажженными фарами. Экая наглость!   Подпустив колонну поближе, мы открыли ураганный огонь из всех установок. И сразу же погасли фары машин. Но некоторые из них уже занялись огнем, и нам хорошо было видно всю колонну. Фашисты в панике метались между машинами, прятались в кюветах, некоторые беспорядочно стреляли в нашу сторону. Но точного расположения наших позиций враг не знал, и его огонь не причинял зенитчикам вреда.   Всю ночь мы продержали гитлеровцев у хутора Андреевский Байрак. За это время полк отошел из района Михайловки и занял позиции на новом рубеже. На рассвете мы присоединились к полку.   22 октября воронежцы вели оборонительные бои в Белгороде. Задача состояла в том, чтобы возможно дольше удержаться в городе. И снова нашей роте было приказано подготовиться к ведению огня по наземным целям. На этот раз мы заняли оборону в конце улицы Буденного, прикрывая дорогу, ведущую в Белгород из слободы Томаровки через деревню Болховец.   Попытки мелких групп врага приблизиться к городу мы пресекали короткими очередями с дальних дистанций. Противник, видимо, понял, что Белгород не взять с ходу, и стал накапливать силы для широкого наступления.   На заре 24 октября в небе появился самолет-разведчик — «рама». Рассматривая с высоты наши позиции, он выискивал слабые места, готовил данные для своего командования. Вскоре противник начал наступление. На нас двигались десятки танков и густые цепи пехоты.   Я дал команду открыть огонь. Наводчики счетверенных установок обрушили на фашистов свинцовый ливень, остальные бойцы роты открыли стрельбу из винтовок и карабинов. Фашисты остановились. На помощь им двинулись танки, откуда-то издали стала бить вражеская артиллерия. Бой развернулся по всей линии обороны полка.   Численное превосходство было на стороне противника, и наши части стали с боем отходить.   Следующий рубеж обороны полка проходил западнее города Корочи. Штаб расположился в деревне Клиновец. Зенитчики снова приступили к выполнению своих прямых обязанностей.   Осенние дожди окончательно испортили дороги. В вязком черноземе буксовали грузовики и тракторы. На некоторых дорогах стояли целые колонны. Около сотни разных машин из частей 21-й армии застряло в овраге и в деревне Клиновец. Все они были без горючего. Один налет вражеской авиации — и от колонны ничего бы не осталось. Пока только дождливая погода не давала разворота немецким бомбардировщикам.   В середине дня 28 октября командир полка М. Е. Вайцеховский приказал мне срочно отправиться на нефтебазу в Новый Оскол и доставить горючее для застрявшей в грязи колонны. В мое распоряжение был выделен мощный гусеничный трактор СТЗ-НАТИ. Мы подцепили к нему две автоцистерны и санитарную машину с ранеными. Срок на поездку в оба конца — четверо суток. В условиях осенней распутицы это был очень напряженный срок.   Трактористы и шоферы валились с ног от усталости. Однако приказ мы выполнили в срок. Получив горючее и помощь тягачей и личного состава полка, грузовики, спецмашины, легковушки эвакуировались на восток. Начальник тыла 21-й армии комбриг Борисов объявил благодарность всем воинам нашего полка, участвовавшим в спасении колонны.

Гвардии сержант, минометчик

«От Северного Донца к Днепру» Д. П. Золотарев адъютант минометного батальона

Наша артиллерия подала голос ровно в шесть утра. Гул ее нарастал с каждой минутой. Канонада была настолько мощной, что мы в течение двух часов с трудом слышали друг друга.   В восемь ноль-ноль последовала команда «По машинам».   Так 17 июля 1943 года начался новый этап боевых действий 2-й гвардейской механизированной бригады.   Колонна минометного батальона приближалась к лесу. За ним был Северный Донец. Дыхание реки мы почувствовали сразу, как только достигли опушки лесного массива. Сосны-великаны и кряжистые дубы распространяли приятную прохладу. Но многие деревья были изуродованы снарядами и бомбами.   Дорога вывела колонну к пойме, покрытой кустами тальника. Двигаясь вслед за танками и мотопехотой, мы торопились к переправе. И все-таки не успели: в середине луга попали под бомбежку вражеских самолетов. Наши зенитчики встретили стервятников плотным огнем. Два бомбардировщика потянули за собой длинные шлейфы черного дыма и вскоре рухнули в лесу. Остальные поспешно ушли на запад.   Вышли к переправе. Река поблескивала на солнце.   На переправе дежурили понтонеры. Перед мостом возвышался свежий могильный холмик, а чуть поодаль лежали обломки разбитой машины.   Миновав понтонный мост, стали медленно взбираться в гору, мимо разрушенных блиндажей и окопов. По — всюду видны вражеские трупы. Советская артиллерия поработала на славу.   — Будьте внимательны, на деревьях «кукушки»! ~ предупредил нас какой-то старшина, показывая руку в окровавленных бинтах.   И действительно, над колонной засвистели пули, из глубины леса раздались автоматные очереди. Не дожидаясь команды, минометчики прямо из машин открыли стрельбу по невидимым «кукушкам». Батальон быстро миновал опасное место и вышел к окраине деревни. Здесь наши огневые позиции.   Расчеты быстро устанавливают минометы, готовят мины к стрельбе. Водители, отведя машины к овражку, замаскировали их под яблонями. На склоне горы цепью потянулись танки. Мотострелки где-то впереди их. Все замерли в ожидании атаки врага.   Мы уже знаем, что фашисты готовятся сбросить советские части с плацдарма. Но затем и прибыли гвардейцы на пятачок, чтобы усилить оборону. В нашу задачу входило также расширить плацдарм.   С юго-запада появились косяки немецких бомбардировщиков. Яростно затрещал зенитный пулемет. Вокруг самолетов замелькали белые разрывы зенитных снарядов. А вражеская пехота уже шла в атаку. Отбив ее, мы перешли в контратаку и к вечеру продвинулись на несколько километров. С переправы подходили свежие силы. На следующий день инициатива была полностью в руках советского командования. Гитлеровцы покатились на запад.   19 июля мы поддерживали наступление 2-го мотострелкового батальона, которым командовал гвардии капитан Пичугин. Батальон продвигался к селу Каменка, превращенному немцами в мощный опорный пункт. Туда мы и посылали свои мины.   С наблюдательного пункта позвонил наш комбат гвардии капитан Л. И. Озябкин. Он похвалил нас за точность стрельбы, рассказал, как отличился один из наших телефонистов. Прокладывая линию, он неожиданно встретил в бурьяне гитлеровца, но не растерялся и сумел опередить врага выстрелом.   Вскоре позвонил Пичугин и попросил перенести огонь.   — Ваши мины лежатся в цепях моего батальона, — с раздражением сказал он.   Этого не могло быть: мы били по высоте 215, куда наша пехота еще не дошла. На всякий случай я проверил координаты. Все в порядке.   — Ищите скорее ошибку! — твердил свое Пичугин.   Я слышу голос Пичугина, а сам как бы вижу его. Высокий, розовощекий, плотный, очень похожий на киноартиста Андреева не только внешне, но и повадками. Он пользовался большим уважением в бригаде. Неужто мы подвели его? Еще раз проверяю расчеты и снова не нахожу ошибки… И тут в голове мелькнула догадка: заняв новую позицию, я не проверил окружающей местности, а на ней могли остаться немцы. Ведь встретил же наш телефонист одного! Решил прочесать лес, который километра на полтора тянулся вдоль Северного Донца.   Собрав шоферов и связистов, всего семь человек, повел их в лес. Метров через сто на поляне мы увидели немцев. Они вели огонь из 81-миллиметрового миномета. Мы их окружили и обезвредили, взяв в плен немецкого офицера и нескольких солдат.   — Нашел ошибку! — позвонил я Пичугину и рассказал о немецком минометном расчете.   Через полчаса санитары привезли на огневую раненого гвардии капитана Л. И. Озябкина, а часа через два и его заместителя гвардии старшего лейтенанта Т. Т. Гудько. Последний был ранен весьма необычно: снаряд проскочил между телом и рукой, порвав мышцы на руке и боку, но не повредив костей. Ранен был и командир роты гвардии лейтенант Сабит Хамитов. Еще до боев на плацдарме тяжело заболел и был отправлен в госпиталь замполит батальона. Так с самого начала летних боев не повезло нам с командным составом. Приходилось обходиться наличными силами.   В два часа я отправился на наблюдательный пункт к гвардии капитану Пичугину. Выполняя его заявки, минометчики продолжали вести огонь, и вскоре фашисты были выбиты из рощи. Нам приказали занять огневые позиции на ее опушке. В одну из рот я послал связным Петю Корчагина, расторопного молодого бойца.   Не успел он отбежать далеко, как вдруг я вижу: около Корчагина взметнулся взрыв. В дыму мелькнуло тело бойца и словно бы растаяло. Когда дым рассеялся, я снова увидел Корчагина. Он бежал как ни в чем не бывало.   — Меня только вверх подбросило, а так все нормально, — рассказывал он некоторое время спустя, когда привел роту 120-миллиметровых минометов на новую позицию. Я смотрел на связного и не узнавал его: лицо, шея, уши — все было черным-черно. Приказал Корчагину идти в санчасть провериться.   — Да ничего со мной не случилось, — упирался боец, — вот умоюсь и опять буду белым.   Новые позиции минометчиков располагались рядом с недавними окопами немецких артиллеристов. Материальную часть враг успел увезти, а штабеля снарядов вынужден был бросить. Не давая гитлеровцам опомниться, грдейцы теснили их по всему фронту.   В этот день мы еще несколько раз меняли огневые позиции, продвигаясь вперед вслед за танками и мотопехотой.   Вечером меня вызвали на совещание в штаб бригады. Офицеры собирались на лесной поляне, обменивались новостями. И вдруг поляну потряс мощный хохот. К штабной машине приближался немец с поднятыми вверх руками, а за ним следовал ординарец комбрига Володя, мальчик-подросток, с автоматом на изготовку. Светлые вихры парнишки развевались на ветру, пилотка еле держалась на затылке, курносое личико было сосредоточенным. Через плечо юного гвардейца висел поясной ремень, а не по росту большая гимнастерка спускалась ниже колен, словно юбка-клеш.   Из машины выглянул гвардии подполковник Худяков:   — Что здесь происходит?   — Немца привели.   — Какого немца?   — Докладывай, гвардии ефрейтор, не робей, — послышались одобрительные голоса.   — Товарищ гвардии подполковник, — звонко начал сын бригады. — Пять минут назад я с вашего разрешения отлучился до ветра. Только я подошел (вон к тому дубу, как на меня посыпались сухие сучья. Глянул вверх, а на дубу — фриц. Я быстро схватил автомат, наставил на него и скомандовал: «Хенде-хох!» Он и свалился с дуба. Вот я и привел его вам. Только когда он падал, его автомат зацепился за ветку. Разрешите сходить и снять автомат?   Комбриг слушал с серьезным видом, а глаза его улыбались. Когда мальчик закончил, комбриг пошел к машине и через минуту вернулся с медалью «За отвагу».   — Молодец, не испугался такого здоровенного фашиста и взял его в плен! — С этими славами Александр Тимофеевич прикрепил медаль к гимнастерке юного гвардейца.   Сломив сопротивление врага на Северном Донце, бригада безостановочно гнала его все дальше на запад. От оккупантов был полностью очищен Донбасс, затем другие экономические районы Левобережной Украины. В конце сентября мы уже подходили к Днепру.   К этому времени наши подразделения заметно поредели. Уменьшилось и количество танков, орудий, минометов. Враг хоть и откатывался на запад, но сопротивление его по мере приближения к Днепру росло. Оставляя сильные арьергарды на выгодных рубежах, гитлеровцы упорно оборонялись. Не имея возможности обойти их стороной или сломить сопротивление лобовым ударом, мы вступали в затяжные бои и продвигались вперед очень медленно.   …Вот и еще отвоевано у врага несколько километров украинской земли. Впереди протянулся широкий противотанковый ров. Он был заминирован. Перед ним — проволочные заграждения, за ним — огневые точки. Фашисты укрепились надежно. Несколько раз мы атаковали их, но безрезультатно. Минометчики получили приказ усилить огонь, помочь мотострелковому батальону гвардии майора Е. Я. Лишенко преодолеть ров. Одновременно командир бригады гвардии подполковник А. Т. Худяков потребовал от Лишенко более активных действий. Я невольно стал свидетелем их телефонного разговора.   — Надо взять ров во что бы то ни стало! — сказал Александр Тимофеевич.   — Знаю, что надо, а чем? — отозвался Емельян Яковлевич. — У меня осталось всего семь активных штыков: командир роты и шесть стрелков.   — Не семь, а девять, — поправил комбата комбриг. — Я имею в виду тебя и твоего ординарца. Итак, девять. Все вы гвардейцы, а каждый гвардеец способен справиться с десятком фрицев. Таким образом получается, что вас девяносто человек. Да я подойду к вам со своим ординарцем — плюс еще двадцать боевых единиц. Подключаю вам в помощь минометный батальон, а в нем наберется человек двадцать. Помножь их тоже на десять.   — Помножил, получается много… Однако немцы удерживают ров целым батальоном. Не мнимым, а настоящим, полнокровным. А я не бог, чудес творить не умею.   — Опять ты за свое! — шутливо обижается Худяков. — Я же тебе все объяснил. Гвардейцы и есть то чудо, о котором ты упомянул. Ров должен быть взят.   — Ну что ж, будем творить чудо!   Активных штыков у Лишенко было, конечно, не семь, а немного больше, но все же не густо. Набрав побольше гранат, прихватив с собой саперные лопаты, красноармейцы поползли ко рву. Мы поддерживали их огнем: клали мины по самой кромке рва и чуть дальше, не давали гитлеровцам поднять головы.   Стрелки уже добрались до рва. Бросают гранаты, орудуют лопатами, сбрасывают в ров какие-то бревна. Потом мы видим, как они скрываются во рву и через минуту появляются на той стороне. Снова вспыхивают разрывы гранат. Мы переносим огонь дальше, а ко рву уже подкатывают несколько «тридцатьчетверок» с десантом. Покинув броню, гвардейцы-автоматчики спешат на помощь смельчакам. Через препятствие перебираются и танкисты.   Путь к Запорожью открыт!   На плечах отступающего врага части нашего корпуса ворвались в город и скоро полностью овладели им. Враг был сброшен в Днепр.   Когда командир бригады подводил итоги последних боев, он назвал имена многих командиров, чьи подразделения отличились в боях за Запорожье. Первой среди них была фамилия Емельяна Яковлевича Лишенко.   — Батальон гвардии майора Лишенко, — сказал Худяков, — показал образцы мужества. Каждый боец батальона дрался за десятерых. Если хотите, они совершили чудо.

Макаров Д. Д., гвардии майор

«На знакомых рубежах» Д. Д. Макаров старший адъютант стрелкового батальона

Войну мне довелось начинать y самой границы, на территории Белоруссии. После тяжелых оборонительных боев нашу 187-ю стрелковую дивизию в сентябре 1941 года отвели на отдых и пополнение в тыл. В числе нескольких других командиров я был направлен в отделение кадров 1-й гвардейской стрелковой дивизии. Узнав, что я родом из Воронежа, кадровики дали назначение в 4-й Воронежский добровольческий полк. Так я нежданно-негаданно оказался среди земляков.   Полк вел оборонительные бои в районе Грайворона, Лебедина, Белгорода. Вскоре Белгород пришлось оставить. 2-й стрелковый батальон, где я был старшим адъютантом, шел по раскисшим осенним дорогам на восток. В конце октября мы сосредоточились в юго-западной части села Клиновец.   — Дальше отступать не будем! — уверенно произнес командир батальона майор Григорьев. По его приказу роты начали окапываться на западной окраине села. Несмотря на нехватку боеприпасов, мы успешно провели разведку боем в селе Нижне-Александровка, где находились немцы.   В ходе этого боя у полковника Вайцеховского возникла мысль создать роту автоматчиков. В то время гитлеровцы широко пользовались маневренными подразделениями, вооруженными автоматами. Такие подразделения имели возможность быстро перемещаться, совершать обходы с флангов, просачиваться в тыл. Легкое скорострельное автоматическое оружие обеспечивало высокую огневую мощь. У нас таких подразделений до сих пор не было. То, что командование полка решило создать роту автоматчиков, обрадовало нас.   Командиром первой в полку роты автоматчиков назначили лейтенанта Сороковых из нашего батальона, заместителем — лейтенанта Ивана Жарко. Оба смелые, инициативные, они быстро освоили тактику использования автоматического оружия. В местных боях у Нижне-Александровки вновь созданная рота провела ряд успешных операций. При этом выяснилось, что традиционная шинель не очень подходит для бойца-автоматчика. Ему нужно было теплое, но облегченное обмундирование. Через некоторое время рота Сороковых была одета в ватные брюки и куртки. Накануне ноябрьских праздников такую же форму зимней одежды получили почти все бойцы полка.   28 ноября мы совершили восьмидесятикилометровый марш и сосредоточились на станции Волоконовка. Отсюда полк в эшелонах двинулся на север. Разгрузившись на разъезде Прокуророво, в шести-восьми километрах от станции Тербуны, полк совершил марш по маршруту Борки — Курганка — Дубовец.   Выполняя приказ об установлении связи с частями Красной Армии, действовавшими на этом направлении, я проехал верхом на лошади по деревням Киреевка, Каменка, Аннинское. Это были с детства знакомые места (в селе Аннинское я родился). Далеко проник враг на нашу территорию, нелегко будет повернуть его назад… Но мы крепко верили, что придет и на нашу улицу праздник. И дождались этого дня.   В начале декабря началось контрнаступление советских войск под Москвой. Пришел в движение и Юго-Западный фронт. Гвардейцы-воронежцы приняли участие в операции по разгрому елецкой группировки противника.   Полк наступал на село Богатые Плоты. Наш батальон находился во втором эшелоне и прикрывал фланг полка со стороны станции Долгоруково.   Разгорелся ожесточенный бой за село Стрелецкое, вытянувшееся вдоль широкой балки. Гитлеровцы заметались в панике. Гарнизон Долгорукова, боясь быть отрезанным, пытался прорваться на запад через боевые порядки второго батальона. На одном из участков фашистам удалось потеснить красноармейцев. Бросив туда все силы, мы восстановили положение. Роты снова заняли оборону вдоль балки.   В середине ночи в балке послышался шум, потом зарокотали моторы.   — Решили удрать под прикрытием ночи, — заключил майор Григорьев, вслушиваясь в шум на дне балки. — Надо помешать этому.   Ударили наши минометы. На врага был направлен огонь из всех видов оружия. Целились на шум, так как в темноте не было видно фашистов. Однако чувствовалось, что наш огонь достигает целей: рокот моторов и крики в балке постепенно смолкали. Результаты своей стрельбы мы увидели утром. В балке вокруг грузовиков и тягачей с орудиями валялись трупы, разбитые повозки, брошенные фашистами минометы, пулеметы, винтовки и автоматы. Часть фашистов, видно, сумела удрать, но основная масса их и все вооружение было нами уничтожено.   Преследуя отступающего противника, полк стремительно продвигался на запад. Гитлеровцы отчаянно сопротивлялись, но под натиском гвардейцев воронежцев вынуждены были оставлять село за селом.   Раненный в одном из боев, я вернулся в полк после госпиталя только весной. Меня назначили старшим адъютантом 3-гo батальона, который возглавляли капитан А. Д. Медведев и старший политрук А. Н. Герасимов, тоже недавно вернувшийся из госпиталя.   В то время наша дивизия находилась в резерве Брянского фронта и дислоцировалась в районе Верхней Любовщи и Жилого. Личный состав усиленно занимался боевой подготовкой.   Шло лето 1942 года. Фронт долго стоял без движения. Однако чувствовалось, что вот-вот снова загрохочут орудия. И они загрохотали на рассвете 28 июня. Фашисты начали наступление на воронежском направлении.   Трубачи сыграли тревогу, и гвардейцы-руссияновцы двинулись к линии фронта. Мы шли по тому же маршруту, по которому наступали зимой. Только теперь двигались в обратном направлении. И вот снова оказались неподалеку от Тербунов. Зимой мы начали свое движение на запад из села Борки. Теперь в нем были немцы. Их нужно было выбить из села.   Рекогносцировка знакомой местности не заняла много времени. Батальон занял исходные позиции на опушке рощи в трех километрах южнее села Курганки.   По сигналу ракеты 7-я и 8-я роты двинулись вперед. 9-я рота наступала уступом слева. Мы впервые применили такой боевой порядок, и он оправдал себя. Рассредоточенные подразделения несли меньше потерь от огня противника.   Пять суток продолжались бои за Борки. Гитлеровцы защищались ожесточенно. Мы же старались во что бы то ни стало выбить их из села. Мы уже знали, что гитлеровцы продвигаются к Воронежу и Дону, что бои на нашем участке имеют важное значение для дальнейшего развития событий. Ведя атаки в северном направлении, немцы хотели прикрыть левый фланг своей ударной группировки. Нашей целью было сорвать этот план врага. Вот почему бои за Борки носили такой упорный характер.   В конце концов сопротивление гитлеровцев было сломлено. 7-я и 9-я роты ворвались на восточную окраину села. В этом бою особенно отличился политрук 9-й роты Руденко. Он заменил выбывшего из строя ротного и довел бой до победного конца. Отважный политработник был награжден орденом Красной Звезды.   Гитлеровцы неоднократно пытались вернуть Борки, но всякий раз их атаки кончались провалом. При отражении одной из атак только рота, возглавляемая политруком Руденко, уничтожила более пятидесяти фашистских солдат и офицеров.   После короткого отдыха наш батальон стал готовиться к атаке на село Васильевка. Она началась 20 июля. В боевых порядках стрелков действовала противотанковая батарея старшего лейтенанта Леонида Рощина.   Гитлеровцам активно помогала авиация. Однако гвардейцы, умело используя складки местности, продвигались вперед. За сутки боя батальон вклинился в оборону противника более чем на полтора километра и на окраине Васильевки овладел двадцатью домами.   На второй день батальон выбил фашистов с безымянной высоты севернее Васильевки. Здесь особенно дерзко действовали расчеты 3-й пулеметной роты под командованием политрука, фамилия которого не сохранилась в моей памяти. Пытаясь вернуть потерянную высоту, гитлеровцы бросились в атаку двумя ротами. И здесь обрушили на них ливень свинца наши пулеметчики. Мало кому из фашистов удалось уйти.   Безымянная высота, на которой закрепился батальон, имела важное тактическое значение. С нее хорошо просматривался весь передний край немцев. Поэтому они без конца обстреливали нас из орудий и пулеметов, то и дело бросались в атаки.   Не теряя времени даром, воины полка использовали любую возможность, чтобы поглубже спрятаться в землю. Отдельные ячейки постепенно превращались в окопы, которые потом соединялись ходами сообщения. В первых числах сентября был ранен капитан Медведев. Батальон принял старший лейтенант Емельян Яковлевич Лишенко. Продолжая совершенствовать оборону, мы прорыли глубокие траншеи, сделали укрытия для огневых точек, землянки для бойцов. Безымянная высота надолго, до конца октября, стала нашим домом.   22 октября полк был отправлен на отдых в глубокий тыл. Мы передали свой участок обороны другой части. С нашей высоты пошли в наступление советские воины, когда началась Воронежско-Касторненская наступательная операция частей Воронежского и Брянского фронтов.

Весной 1941 года Клавдия Шмитько, студентка 4-го курса Воронежского Университета.
Вместе с однокурсницей Ириной Богачевой решают идти на фронт в первый день войны и записываются на организованные при университете краткосрочные курсы медицинских сестер.
В середине августа слушателям курсов объявили, что в Воронеже формируется добровольческий полк из коммунистов и комсомольцев. Несколько девушек из университета, в том числе и Ирина с подружкой, сокурсницей Клавдией Шмитько, объявили о желании вступить в полк.
Некоторые друзья-однокурсники старались убедить девушек, что, имея почти законченное университетское образование, они смогут больше пользы принести стране как специалисты в народном хозяйстве, чем как солдаты. Во время прохождения медкомиссии им всякий раз задавали вопросы: «Вы что, с ума сошли? Да вы представляете, куда хотите идти? Что вас ожидает?» Но подруги не изменили своего решения и подали заявления о зачислении в полк.
«С первых дней пребывания в действующей армии мы поняли, – отмечает Ирина Ефремовна, – что поступили правильно, что будем приносить пользу. Само присутствие девушек среди солдат уже было важно, благотворно действовало на них. Я очень хорошо запомнила ночные марш-броски к линии фронта. И мы, и солдаты уставали (военной подготовки у добровольцев не было), подчас засыпали на ходу. Но когда девушки приходили в какое-нибудь подразделение, старшина громко произносил: «А ну-ка, солдатики, подтянись! С нами – сестренки!..» Солдаты оживлялись, приободрялись. Нас это радовало, мы тоже становились бодрее».
Подруги были довольны, что приняли в сорок первом году именно такое решение. Это время стало для них точкой отсчета на всю последующую жизнь.
За время войны было много занятий медперсонала по повышению теоретической подготовки, освоению новых методов лечения раненых. Медсестры осваивали работу хирургических сестер.
Энтузиазм девушек проявлялся не только в самоотверженном труде, но и в радости жизни. Из воспоминаний Ирины Ефремовны: «Во время войны больше, чем когда-либо, мы пели, танцевали (по кочкам, в кирзачах). Готовили и выступления художественной самодеятельности. Песни сопровождали нашу жизнь постоянно, были органично слиты с нею. Пели, когда маршировали в строю, ехали в тесной «санитарке», чистили картошку на кухне, отдыхали на привалах во время длительных маршей, когда грустили и радовались. В песнях выражали свои чувства, настроения».
Девушки выступали перед ранеными, в боевых подразделениях корпуса, когда позволяла обстановка.

Рожков Г. С., гвардии старший лейтенант

«Несгибаемые, бесстрашные» Г. С. Рожков политрук батареи

Команда «к бою», которую подал командир батареи лейтенант И. Е. Матюшкин, застала нас на марше. Артиллеристы быстро заняли позиции и сразу же открыли стрельбу. Первыми обрушили снаряды на врага расчеты Алексея Шерстникова и Александра Сологуба. Мы начали дуэль с батареей немцев.   Враг находился в более выгодных условиях: его орудия стояли на заранее подготовленных закрытых позициях, гитлеровцы хорошо видели нас, с первых минут вели прицельный огонь. Но мы не уступали. Все номера действовали с предельным напряжением сил.   Вдохновляюще действовал личный пример все время находившегося на огневой политрука батареи Василия Павловича Толоконникова. Я был тогда рядовым.   Вот замолчало одно немецкое орудие. Вскоре были подавлены второе и третье. Враг не выдержал состязания с воронежцами и замолчал,   — Молодцы, товарищи! — похвалил нас начальник артиллерии полка старший политрук И. А. Соколовский. Иван Антонович знал в лицо каждого артиллериста. Теперь он от души пожимал нам руки, хвалил за смелость и расторопность, за точный огонь.   Вместе с Евгением Веденеевым, Василием Калининым, другими номерами расчета я чувствовал себя на седьмом небе. Мы радовались, что боевое, крещение прошло успешно.   В последующих боях батарея неоднократно вступала в бой с вражескими артиллеристами и всегда побеждала. А о тех случаях, когда нам доводилось бить по немецкой пехоте, и говорить нечего: здесь наше превосходство было полным и безраздельным.   В марте 1942 года я окончил одномесячные курсы при политотделе дивизии и был назначен политруком в 1-ю же батарею. С радостью спешил я к друзьям-артиллеристам. Но случилось непредвиденное. Полк вел тяжелый бой за село Избицкое на Северном Донце. Мне пришлось на ходу принять остатки роты автоматчиков и повести их на поддержку 1-го батальона. Схватка была горячей. Я был ранен осколком снаряда, а находившиеся рядом со мной автоматчики Зайцев и Павлов погибли. Это были отважные бойцы, не раз отличавшиеся в боях с гитлеровцами. Передав оставшихся бойцов в 1-й батальон, я на одной ноге поковылял в санроту. Здесь выяснилось, что ранение у меня более серьезное, чем я предполагал. Пришлось ехать в тыловой госпиталь в Воронеж.   Вернувшись в родной полк, я опять не попал в свою батарею. В роте противотанковых ружей (ПТР) 2-го батальона был убит политрук, и надо было заменить его.   — Противотанковые ружья — все равно что малокалиберная артиллерия, — успокаивал меня А. Т. Худяков. — При первой же возможности переведем в батарею.   Вскоре завязался бой за село Солдатское. Наша рота действовала в боевых порядках стрелков. Без промаха били бронебойщики по огневым точкам противники и его технике. Враг был выбит из села. Мы закрепились на западной окраине Солдатского, перешли к обороне.   Окопались на краю оврага. На той стороне его были позиции немцев. День и ночь шла перестрелка. Фашисты непрерывно посылали в нас мины. Позиция роты постоянно была в сизой дымке от разрывов мин. Гарь от взрывчатки кружила голову, порой нечем становилось дышать. Но это не ослабляло наших ударов по врагу.   Через некоторое время я все же попал в родную батарею. Ею по прежнему командовал бывший преподаватель Воронежского государственного университета И. Е. Матюшкин. Теперь он был уже старшим лейтенантом. С первых дней пребывания на фронте И. Е. Матюшкин показал себя умелым артиллеристом: он быстро готовил данные для стрельбы по закрытым целям и корректировал огонь с удивительной точностью. Едва успеет блеснуть огонь вражеского орудия, как Матюшкин со своего наблюдательного пункта уже передает данные для ответного огня. И, как правило, мы в короткий срок заставляли фашистов прекращать стрельбу.   Особенно напряженными были бои в районе Тербунов летом 1942 года. Фашисты рвались к Воронежу и одновременно стремились проникнуть в сторону Ельца. Мы то и дело вступали в бой с танками врага и многие из них превратили в горящие факелы или груды бесформенного металла.   Когда дивизия была преобразована в 1-й гвардейский механизированный корпус, 76-миллиметровая батарея Воронежского полка влилась в 116-й гвардейский артиллерийский полк. Но полк этот часто действовал совместно со 2-й гвардейской механизированной бригадой А. Т. Худякова, так что мы по-прежнему воевали вместе с земляками.   Именно на участке воронежцев произошел памятный для нас бой в один из дней декабря 1942 года. День был ясный и морозный. В необъятной донской степи, покрытой ослепительным снегом, развернулось горячее сражение. Враг стремился вырваться из гибельного сталинградского кольца и шел напролом. У артиллеристов было много работы.   Наша 8-я батарея, состоявшая в основном из воронежцев, била по немецким танкам прямой наводкой. То тут, то там вспыхивали стальные коробки вражеских машин. У раскаленных от непрерывного огня орудий обливались потом артиллеристы. И снова горели фашистские танки.   Однако враг не прекращал атак. На позиции батареи то и дело рвались снаряды. Осколками снесло панораму у орудия Александра Сологуба, тяжело ранило наводчика. На место наводчика тут же стал Сологуб. Наведя орудие через ствол, он первым же снарядом поразил вражеский танк.   Над батареей появились фашистские самолеты. Засвистели бомбы, ухнули взрывы. Советские артиллеристы не ушли от орудий, не прекратили огня. В тот момент, когда Николай Глезденев заряжал свое орудие, пулеметная очередь с самолета прошила его грудь. Но артиллерист не упал. Он продолжал стоять на своем месте, мертвой хваткой вцепившись в снаряд, наполовину засланный в казенник орудия.   В этом бою наша батарея потеряла два орудия и почти половину личного состава убитыми и ранеными. Но фашисты потеряли в десять раз больше. Поле боя было сплошь усеяно вражескими трупами. Между ними догорали танки, бронетранспортеры, тягачи, грузовики.   А над всем этим живым памятником советскому воину-победителю возвышалась застывшая у разбитого орудия мужественная фигура артиллериста Николая Глезденева.   Вот такими — несгибаемыми, бесстрашными — остались в моей памяти гвардейцы-воронежцы.

«Наступала весна» Г. Д. Бельков командир минометного взвода

Всю ночь колонна бригады безостановочно двигалась по шоссе, а утром произошла задержка. Стали танки, тягачи с орудиями, грузовики.   Пробка на военной дороге—дело обычное. Оставив машины, командиры пошли вперед, чтобы узнать о причине остановки. Водители вышли размяться. Все спрашивали друг у друга, в чем дело, но никто не знал.   Вдруг по колонне пробежало:   — Немцы! К бою!   В полутора километрах впереди был занятый немцами венгерский город. Завидев нашу колонну, гитлеровцы стали покидать его и большими группами разбегаться в разные стороны. Основная масса фашистов кинулась к лесу.   Выполняя приказ, переданный по цепи командиром минометного батальона гвардии майором Землиным, мы быстро сняли 82-миллеметровые минометы с машин, установили их у дороги и открыли стрельбу по удирающим немцам. По ним уже вели огонь танкисты, артиллеристы, стрелки. Колонна гремела выстрелами.   Через полчаса стрельба прекратилась. Основная масса вражеской пехоты была уничтожена. Уцелевшие рассеялись в лесу.   Я подсчитал расход мин и ужаснулся: за полчаса три расчета взвода выпустили 270 мин! «Ну,—думаю,— нагорит мне от ротного». С тяжелым сердцем пошел докладывать гвардии старшему лейтенанту С. Хамитову. Однако он, наоборот, похвалил за быструю изготовку к бою, точную массированную стрельбу:   — Главное — фашистов побили. А боеприпасов у нас достаточно.   Во взвод я вернулся с хорошим настроением и похвалил минометчиков за расторопность и точность стрельбы, особенно расчет гвардии сержанта Климова.   Движение колонны возобновилось. Бригада беспрепятственно вошла в город.   С наступлением темноты немцы начали контратаку. Мы отражали ее с позиции в районе господского двора Генрих. Стреляли, не видя поля боя. Выпускали то одиночные мины, то целые серии по команде Хамитова, который находился впереди. Прибывший утром на батарею гвардии майор И. П. Землин поблагодарил нас и сообщил, что контратакующие гитлеровцы нашими минами были загнаны в овраг и в нем добиты окончательно.   15 марта мотострелки, которых мы поддерживали, атаковали сильно укрепленную врагом высоту, но под сильным огнем противника вынуждены были залечь. Батарея получила приказ выдвинуться непосредственно к высоте. Разобрав минометы и взвалив на плечи стволы и плиты, прихватив побольше боеприпасов, расчеты двинулись в путь.   Добравшись до позиции под свист осколков и пуль, мы тут же приступили к делу, ибо обстановка требовала немедленного открытия огня. На вражеский опорный пункт посыпались мины. Стреляли мы прямой наводкой по хорошо видимым целям.   Под прикрытием нашего огня мотострелки поднялись в атаку и ворвались на высоту. Противник был смят.   …Наступил апрель, По всему чувствовалось, что это последняя военная весна. Уже затихли бои в Венгрии, мы наступали на территории Австрии.   9 апреля бригада вошла в Вену, Батарея заняла огневые позиции в саду. До наступления темноты стреляли по центральным кварталам, а затем гвардии лейтенант Хамитов разрешил нам отдыхать.   Организовав наблюдение и охрану, я повел: бойцов в ближайший деревянный домик дачного типа. Никого из хозяев на месте не оказалось. Все быстро устроились на ночлег и вскоре уснули. Ночью я дважды вставал проверять наряд. Вокруг стояла тишина. Все был спокойно.   А утром нас разбудил крик телефониста Трифонова:   — Немцы! Немцы!   Еще не понимая, что произошло, все бросились выходу. У окна хлопнул разрыв гранаты. Ее бросили в наш дом снаружи, но решетка на окне помешала ей влететь в комнату. Зазвенели осколки стекла. Несколько небольших ран получил гвардии рядовой Адомский. Через окно на другой стороне комнаты мы мгновенно выбрались на улицу.   Немцев нигде не было видно. Тем не менее я, pacположив солдат вокруг дома, организовал оборону. Мы приготовились к отражению атаки.   — Да они же в сарае! — крикнул Трифонов.   Оказывается, проснувшись раньше других, он стал осматривать двор. С тыльной стороны дома, вплотную к нему, был пристроен сарай. Трифонов дернул дверь, но она оказалась запертой изнутри. Решив, что там находятся хозяева, Трифонов окликнул их. Никто не отозвался. Тогда телефонист выбил прикладом автомата оконную раму и заглянул внутрь помещения. Taм стояло несколько немецких солдат с направленными него автоматами. Выстрелить никто из них не успел: Трифонов отпрянул в сторону и поднял тревогу.   Мы окружили пристройку. Командир расчета гвардии сержант Халфин, немного знавший немецкий язык, предложил гитлеровцам сдаться. В ответ прогремела автоматная очередь. Пришлось и нам пустить в дело оружие. Две противотанковые гранаты разметали пристройку в стороны. В сарае погибло семь эсэсовцев.   …Поступил приказ о смене позиции. Мы двинулись к центральным кварталам Вены. По пути несколько раз останавливались, чтобы по просьбе артиллеристов и стрелков «забросить мины» в какой-нибудь бункер, где засели гитлеровцы.   К вечеру 12 апреля бригада вышла к Имперскому мосту — самому большому и красивому из всех мостов, переброшенных через Дунай в черте города. Мост был подготовлен к взрыву, но ночью наши разведчики и саперы во главе с гвардии старшим сержантом Андреем Кульневым сняли взрывчатку. Однако бой за мост еще не был выигран. Фашисты закрепились на той стороне реки и вели ураганный огонь из всех видов оружия. Советские автоматчики уже захватили небольшой плацдарм и нуждались в огневой поддержке.   Командир нашего батальона Иван Павлович Землин был убит. Теперь нами командовал его заместитель гвардии капитан Т. Т. Гудько. Он приказал командиру роты Хамитову следовать на ту сторону моста.   Под огнем врага мы бегом преодолели открытую площадку и нырнули под мост. По его стальным фермам, нагруженные частями минометов, личным оружием и минами, стали перебираться на тот берег. Над головой, на бетонном покрытии моста, рвались снаряды и мины. То и дело он летали под мост и, падая в Дунай, вздымали высокие водные фонтаны. Балансируя на переплетениях моста, цепляясь за фермы и поддерживая друг друга, мы перебрались на тот берег реки. Здесь начинался Флоридсдорф — юго-западный район Вены.   Огневую позицию мы заняли под мостом. От нас все время требовали залповой стрельбы, а запас мин был невелик. Пришлось создавать специальную команду подносчиков, которые совершили несколько опасных рейсов с тяжелым грузом по фермам моста.   Потом рядом с нами стала на позицию 2-я минометная батарея гвардии старшего лейтенанта Беркута. Беркут и Хамитов находились на одном наблюдательном пункте, связь с ними поддерживалась бесперебойно. В этих боях особенно отличились расчеты сержантов Климова, Халфина, Перунова, С. И. Веденеева.   По сообщениям с наблюдательного пункта мы чувствовали, что дело идет к концу.   К четырнадцати часам 13 апреля, на седьмые сутки боев за Вену, наши войска завершили разгром вражеской группировки и полностью овладели столицей Австрии.

Воронков Владимир Сергеевич

«Опорный пункт взят» В. К. Ардзинба     командир роты противотанковых ружей

Господский двор стоял на возвышенности у озера Веленце. Фашисты превратили его в мощный опорный пункт и вели непрерывный огонь по левому флангу бригады. Наступление приостановилось.

— Захватить господский двор и гребень высоты, — приказал гвардии полковник А. Т. Худяков.

Эту задачу возложили на часть сил 3-го мотострелкового батальона: 9-ю роту гвардии лейтенанта Е. Е. Витухина, минометную роту гвардии старшего лейтенанта Лесина и роту противотанковых ружей, которой командовал я.

На рассвете после короткой артиллерийской подготовки мы пошли в атаку. Но она с самого начала не сулила успеха. Огневые точки врага находились в каменных укрытиях и не были подавлены нашей артиллерией. Из-за гребня высоты несколько бронетранспортеров вели по наступающим огонь из пулеметов. Мы с трудом передвигались ползком и короткими перебежками.

В упорном бою, который длился весь день, мы сумели подобраться к переднему краю противника лишь на 60—70 метров. Наши попытки подняться для решительного броска фашисты срывали массированным огнем из всех видов оружия. Особенно опасным был огонь бронетранспортеров. Непрерывно передвигаясь за гребнем высоты, они стреляли в нас с разных направлений, неожиданно выдвигаясь то в одном, то в другом месте.

— Пока не уничтожим бронетранспортеры, дела не будет, — сказал мне Витухин.

Да, он был прав. Я приказал взводу гвардии лейтенанта Пешкова обойти господский двор по лощине слева, выдвинуться на обратные скаты гребня и оттуда ударить по бронетранспортерам. Пешков — человек смелый и опытный. Он не раз отличался в боях. Я был уверен, что он справится с трудной задачей.

Бронебойщикам удалось незаметно пробраться в тыл врага. Они хорошо окопались и вскоре открыли огонь. Загорелся один бронетранспортер, потом второй. Следующими выстрелами была подбита автомашина с боеприпасами.

Гитлеровцам пришлось повернуть часть своих сил против взвода Пешкова.

С наступлением ночи мы получили приказ выйти из боя и следовать по маршруту бригады, начавшей движение на Секешфехервар. Нас должны были сменить какие-то подразделения стрелковой части. Но они еще не подошли. Кроме того, нам надо было выручить взвод Пешкова, который оказался в почти полном окружении.

На соседнем участке выходил из боя взвод танкистов. Я послал к танкистам связного с просьбой помочь нам овладеть господским двором и выручить бронебойщиков. Командир танкового взвода, молодой, смелый офицер (сейчас уже не помню его фамилии), согласился.

На соседнем участке выходил из боя взвод танкистов. Я послал к танкистам связного с просьбой помочь нам овладеть господским двором и выручить бронебойщиков. Командир танкового взвода, молодой, смелый офицер (сейчас уже не помню его фамилии), согласился.

Вражеский гарнизон был почти полностью уничтожен. Лишь немногим фашистам удалось спастись бегством. Господский двор и гребень высоты были взяты, взвод Пешкова присоединился к нам. Когда подошла стрелковая часть, мы сдали ей только что захваченный рубеж и двинулись догонять бригаду.

Вспоминая этот бой, я вижу перед собой мужественных бронебойщиков Чеботарева, Алтайцева, Мельникова, Плюшкина. Гвардии рядовой Ковтуненко был дважды ранен в схватке с вражескими бронетранспортерами, но не оставил ружья, пока не поджег немецкую машину. Исключительную самоотверженность проявила фельдшер батальона Зоя Клюева. Она вытаскивала раненых из самого пекла, оказывала им необходимую помощь, на своих руках переносила в безопасное место. Многим гвардейцам спасла жизнь эта отважная женщина.

Не всем моим боевым товарищам довелось дожить до конца войны. В тяжелых боях за Секешфехервар сложил голову гвардии лейтенант Пешков. Погиб бронебойщик-снайпер гвардии красноармеец Ильин, пали смертью храбрых многие другие товарищи. Их имена живут в наших сердцах, а их подвиги служат вдохновляющим примером для сегодняшних защитников Родины.