ВОРОНЕЖСКИЙ ДОБРОВОЛЬЧЕСКИЙ КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ПОЛК

Боенко Игорь Дмитриевич

«Между боями» И. Д. Боенко врач батальона

Не всегда фронтовая жизнь проходит в боях и походах, Случается, что часть уходит с переднего края для отдыха и пополнения. И тогда в жизни воинов наступает период, промежуточный между фронтовой и мирной обстановкой. Быт воинов полуказарменный, полубивачный. Боевая учеба базируется на распорядке и нормах довоенного времени, а темпы ее явно фронтовые.   О некоторых сторонах такой жизни между боями я расскажу.   Случилось так, что после преобразования дивизии в механизированный корпус я попал не во 2-ю гвардейскую механизированную бригаду, как большинство воронежцев, а был назначен младшим врачом 116-го гвардейского артполка. Но какое-то время мне предложили поработать старшим врачом в мотострелковом батальоне бригады А. Т. Худякова. Судьба снова возвращала меня в родную семью земляков.   1-й мотострелковый батальон, куда я прибыл, располагался в селе Ново- Червонное. Две его улицы были разделены узенькой речушкой, на болотистых берегах которой буйно разросся ивняк, возле школы стояла покосившаяся хатенка, покрытая гнилой соломой. В ней и жил мой старый знакомый фельдшер батальона Федор Жулев. Тут же был оборудован и медпункт. Неподалеку, в колхозной конюшне, жила одна из рот батальона. Рядом, у колодца, дымила походная кухня.   — А мы уже ждем вас, доктор, — обрадовался моему появлению Федор.   С этого .момента и началась для меня хлопотливая жизнь батальонного врача.   Командира батальона гвардии майора Емельяна Лишенко я знал еще по прежней службе в 4-м Воронежском полку. В то время он был адъютантом М. Е. Вайцеховского, затем командовал полковыми разведчиками. В полку много говорили о смелости и находчивости этого командира. Теперь он командовал батальоном. Интересно, кaк теперь идут у него дела?   — Наш комбат — геройский мужик, — как бы угадав мою мысль, произнес Глеб Томашевский. — У него многому можно научиться. Умный командир и хороший человек.   За полтора года пребывания на фронте я повидал многих .командиров. Мне всегда импонировали те, у которых внешние данные соответствовали их высокой должности. Взять, к примеру, хотя бы командира артиллерийского полка .П. Б. Петренко. Гвардейский рост. Отличная выправка. Речь ясная, четкая, не дающая оснований для кривотолков и сомнений. За плечами специальное военное образование, огромный командирский опыт.   Ничего этого не было у Лишенко. Невысокий, в обращении прост, любит шутку. Военного образования не имеет. К тому же музыкант. Но если человек вырос в полку от рядового до майора — это что-нибудь да значит.   Когда я представился Лишенко, он, прервав мой рапорт, вышел из-за стола, полуобнял, быстро заговорил:   — А, старый знакомый! Стало быть, от артиллеристов к нам пожаловали. Надолго ли? С работой в батальоне уже познакомились?   Я откровенно признайся, что о работе в батальоне имею самое смутное представление, особенно в период пребывания его на отдыхе.   — Что делать в боевой обстановке, ясно, а вот какими делами заняться теперь, не имею понятия. Видно, буду лечить больных, если они появятся. Ну, еще учить бойцов элементарным способам останавливать кровотечение и делать перевязки при ранении.   — Это ясно и мне, не медику, — усмехнулся в ответ майор. — Круг обязанностей врача на фронте давно установлен. Но у нас сейчас такая обстановка, в которой требуется более четко определить задачи батальонной медицины с учетом особых условий. Взять тех же больных. Во-первых, не каждый боец догадывается, что ему необходимо лечение. Во-вторых, наши командиры уж очень неохотно отпускают солдат в санчасть, всё об учебе пекутся. Поэтому врачу надо быть достаточно активным и требовательным. Не следует ждать, когда в медпункт придут больные, нужно искать их в ротах, лечить, пока для этого есть время и возможность. Одним словом, тщательно обдумайте, что и как надо сделать в батальоне с медицинской точки зрения, а завтра доложите свои соображения. Хорошо?   Мы с Жулевым и Томашевским долго совещались.   — Было бы идеально, — рассуждал Федор, — провести поголовный медицинский осмотр всех бойцов батальона, выявить больных, организовать их лечение в медико-санитарном взводе, может быть, в медсанбате.   — Так вам и разрешат отрывать людей от боевой учебы! — возражал Томашевский. — Комбат знаете как дорожит каждой минутой!   — А еще бы, — не слушая Томашевского, откровенно фантазировал Федор, — устроить дом отдыха для физически слабых, такой, как был у нас в Анновке, под Тербунами, помните, доктор? Снова взять бы на время школу, поставить кровати, потрясти хозяйственников, чтобы они выделили хорошего повара…   Мы еще долго дискутировали. В результате родили и довольно большой перечень тех мероприятий, которые нам хотелось бы провести в батальоне, начиная от врачебного осмотра и кончая хлорированием воды в колодцах. Мы умышленно не выбросили ничего из этого перечня, полагая, что комбат при утверждении плана сам решит, что в нем лишнее.   Лишенко неопределенно хмыкнул, принимая от меня план, прочел его несколько раз, а затем, иронически взглянув на меня, опросил:   — Неужели все это вы собираетесь выполнить? И на какой срок рассчитан этот план?   — Наверное, на месяц…   — Ой ли? Не знаю, как там у вас, медиков, это называется, но, по-моему, это сплошная утопия. Тут работы по меньшей мере на целый год, причем не только для санчасти батальона, но, думаю, и для бригадного медико- санитарного взвода.   Я подавленно молчал, ругая себя за то, что послушался Федора Жулева и внес в план так много всяких мероприятий.   — Задали же вы мне задачу, дорогой доктор, — между тем говорил майор. — Вы действительно не знаете специфики службы в батальоне. Я бы на вашем месте знаете как поступил? Ограничился бы на первое время тем, что является для данного момента наиболее важным, без чего обойтись невозможно. Вот вы тут записали: «Провести медицинский осмотр личного состава». Думаю, именно с этого и надо начинать. Пополнение мы получили недавно, в основном молодежь, к тому же с терриор, где до этой зимы находился немец. Многие из юношей, пришедших в батальон, физически ослаблены, есть, наверное, и больные. Во время медосмотра, как я полагаю, можно будет выявить таких, кто нуждается и в усиленном питании, и в специальном лечении…   Лишенко не навязывал своего мнения. Он советовался, высказывал свои соображения, подсказывал. Он довольно быстро и точно сформулировал ту основную задачу, решению которой мы должны были посвятить свои усилия   Уже на следующее утро мы приступили к медицинскому осмотру. Лишенко не ошибся. Человек пятнадцать нам пришлось отправить на консультацию в бригадный медсанвзвод. Оттуда немедленно приехали бригадный врач Аркадий Семенович Вайнштейн и командир медсанвзвода Литичевский. Они возмутились:   — Вы что тут за содом устроили?   — Мы за вас работать не будем! Вы должны сами лечить своих больных, а не посылать огулом в медсанвзвод.   Гвардии майор Лишенко, который в это время присутствовал при осмотре солдат 3-й роты, пришел мне на помощь.   — Наш доктор совершенно прав, — заявил он. — Батальонная санчасть не имеет условий для тщательного обследования больных и тем более для длительного стационарного лечения. Лучше сейчас, когда мы находимся на формировании, подлечить больных, чем потом, во время боев, загружать ими и бригадный медсанвзвод, и корпусной медсанбат,   — Наш медпункт превратился в настоящий госпиталь, — попробовал возразить Литичевский.   — Не беда, — успокоил его Лишенко, — справитесь. Да и не так уж много больных мы посылаем к вам.   — Хорошо, хорошо, — поспешил согласиться Вайнштейн.   Между тем полным ходом шли работы по оборудованию дома отдыха. Для него приспосабливали здание школы — так же, как в прошлом году в Анновке. Основная часть работы в школе выпала на долю хозяйственного взвода. Им командовал младший лейтенант Жуковский, пожилой, желчный, крикливый человек. Старшина хозяйственного взвода Виталий Иванович Белоусов был хорошо знаком мне еще по санитарной роте полка, где он некоторое время исполнял обязанности старшины. Его рыжие усы воинственно топорщились, в басе необычайной густоты и силы проскальзывали начальственные ноты: Белоусов не признавал ничьих мнений, кроме своего собственного. И при всем этом был он человеком сентиментальным. По вечерам Виталий Иванович усаживался на ступеньки крыльца и тихонько пел старинные грустные романсы, аккомпанируя себе на гитаре:   Я видел тебя вечернею порою…   Любовь к романсам не мешала Белоусову быть рачительным хозяином. Ремонт школы и переоборудование ее под дом отдыха закончились довольно быстро.   На открытие дома отдыха приехал не только командир бригады гвардии полковник Александр Тимофеевич Худяков, но и корпусное начальство. Невысокий генерал-майор, с седенькой щеточкой усов под прямым носом, быстро обошел комнаты, где мы расставили кровати, покрытые белоснежными простынями, заглянул на кухню, перекинулся шутками с поварихой тетей Шурой, а затем долго тряс руку старшине Белоусову, что-то оживленно говоря ему.   — Этот генерал, — шептал мне Глеб Томашевский,— родной брат Николая Александровича Семашко, известного революционера и врача, первого наркома здравоохранения. К нам прислан на должность заместителя Руссиянова.   — Откуда ты это знаешь? — недоверчиво опросил я.   — Солдат всё знает.   В той группе офицеров, которая сопровождала генерала, находился и корреспондент корпусной газеты гвардии капитан Макс Леонидович Поляновский. Он прибыл в наш корпус недавно. С момента его появления в газете стали печататься стихотворные фельетоны, очерки и рассказы, подписанные прозрачным псевдонимом Макс Поль.   Макс Леонидович оказался не только хорошим писателем и поэтом, но и опытным фоторепортером. Он сделал несколько снимков дома отдыха и его первых обитателей. Потом побывал в нашей санчасти, причем уже не в качестве журналиста, а в роли пациента. Мы выдали ему некий декокт от головной боли из набора лекарственных трав, которого он не мог найти в аптеке медсанбата. Да и откуда медсанбатовским фармацевтам знать то, чему научил Жулева старшина-пулеметчик Барбицкий — квалифицированный и знающий провизор. Я нашел его в свое время среди бойцов Воронежского полка.   Это было так. Фельдшер батальона Василий Сидоренко попросил меня однажды проконсультировать заболевшего пулеметчика. Я стал расспрашивать больного и поразился его речи: образная и яркая, она была пересыпана латинскими терминами сугубо медицинского характера. Так называть части тела мог только человек, хорошо знающий анатомию. Но еще больше он удивил меня тем, что деликатно, смущаясь оттого, что вынужден делать замечание врачу, поправил дозировку лекарства в рецепте, выписанном мною.   — Откуда вы все это знаете? — спросил я.   — Моя гражданская специальность — фармацевт, — ответил Барбицкий.   — Тогда почему же вы не в санчасти?   — Видите ли, доктор, мне казалось, что непосредственно на передовой я могу оказаться не менее полезным, чем в аптеке санитарной роты.   Аптека до прихода в нее Барбицкого имела самый неприглядный вид. Иван Шматков, которого Анатолий Афанасьевич Трущенко поставил заведовать аптекой, тяготился своими обязанностями, рвался на практическую работу. Провизорского дела он не знал и не хотел знать. С приходом Барбицкого положение резко изменилось. Он хорошо знал лекарственные травы, умел готовить сложные прописи, в которых действие одной составной части усиливалось или ослаблялось другой. Словом, вскоре мы не только отказались от поездок на аптечный склад медсанбата, где все равно можно было раздобыть не очень многое, но и сами стали снабжать медсанбатовскую аптеку изделиями Барбицкого. Барбицкий — то и научил Жулева и Томашевского отыскивать лечебные травы и готовить из них настойки, отвары, вытяжки. А нужда в них была великая! В санчасть обращались не только офицеры и солдаты батальона, люди в основном здоровые, но и жители Ново-Червонного. Тяжкое «наследие» оставили после себя немцы в селе: жители его, полностью лишенные медицинской помощи на протяжении долгих месяцев оккупации, приходили подчас с запущенными формами заболеваний.   Не знаю, помогли ли наши отвары Максу Леонидовичу, но с тех пор мы с ним стали друзьями.   Наш дом отдыха работал на полную мощность, В нем по два-три дня жили, отдыхая и набираясь сил, те, кого мы направляли. И никогда наше решение не встречало возражений со стороны командира батальона. Напротив, он не раз говорил:   — После отдыха люди значительно лучше усваивают знания, с них можно больше спросить, им можно И больше дать.   А знания свои, свое воинское умение Емельян Лишенко отдавал бойцам щедро и неутомимо. Едва раздавался сигнал подъема, он уже был на ногах. Вместе со всеми делал физзарядку, а после завтрака уходил то с одной, то с другой ротой на полевые занятия.   К нам, медикам, комбат относился с тем вниманием, которое свойственно человеку, уважающему не только свое дело, но и работу других. Он не пытался навязывать нам поручения, которые, может быть, и необходимо выполнять, служа в армии, но .которые были далеки от наших прямых обязанностей. В артиллерийском полку, например, старшего врача Юзефа Ворончука заставляли дежурить по штабу, требуя, чтобы он четко выполнял в тавные обязанности штабного работника, строевого офицера. Ничего хорошего из этого, конечно, не получалось.   — Наш доктор не может даже команду «смирно» подать как следует, — слышались иронические замечания в адрес Ворончука.   Да что там артполк! В соседнем с нами 3-м батальоне заставляли дежурить по штабу Зою Васильевну Клюеву. А она только что прибыла в бригаду из института. Какой дежурный из сугубо штатского человека, студентки! По сравнению с ней даже я чувствовал себя служакой-ветераном, хотя возраст у нас был примерно одинаковый. Зоя Васильевна часто бывала у нас, знакомилась с организацией и постановкой санитарной службы в батальоне. При этом она иногда задавала такие вопросы, над которыми я откровенно посмеивался, искренне недоумевая:   — Ну что тут особенного? Ведь это ясно без разъяснений…   Потом мне становилось стыдно за свою несдержанность и бестактность. В начале службы в полку я и сам задавал не менее наивные вопросы. Мое счастье, что я попал в окружение людей внимательных и умных — таких, как Анатолий Афанасьевич Трущенко, Иван Дмитриевич Писарев, Александр Алексеевич Хрипунов, Глеб Петрович Томашевский, Дмитрий Андреевич Пирогов. А у кого учиться Зое, если она в батальоне из медиков самая старшая? Медсанвзвод находился далеко, а командир батальона, в общем-тo неплохой офицер, к медикам относился скептически. Вот и ходила Клюева к нам набираться опыта.   Не знала тогда Зоя, какие тяжелые испытания выпадут на ее долю уже в первых боях. Об этих испытаниях Клюевой я услышал несколько позже от ее ближайшего помощника фельдшера Пьянкова.   Дело было на Северном Донце в августе 1943 года. Гвардейцы отражали ожесточенные атаки противника. В воздухе свирепствовала немецкая авиация. Только за день 24 августа было зарегистрировано более четырехсот самолето-вылетов врага. В этот день корпус отбил три мощные атаки гитлеровцев. Над лесом, где сосредоточились наши части, готовые к дальнейшему движению, самолеты висели весь день, не делая обычного перерыва на обед. К вечеру он весь был перепахан бомбами, деревья выкорчеваны и покалечены. Казалось, ничего живого в лесу уже не осталось. Тем не менее жизнь там продолжалась: гвардейцы хорошо окопались. Вырыли глубокие укрытия и санитары батальонного медпункта Зои Васильевны Клюевой. Сама она расположилась в щели, имевшей зигзагообразную форму. После очередного налета бомбардировщиков Пьянков увидел на месте окопа Клюевой огромную воронку.   — Погибла наша докторша, — с горечью произнес Пьянков.   Но едва он вылез из своего укрытия, чтобы взглянуть, что же осталось от недавнего медпункта, как над головой снова загудело и заухало: прилетела новая группа бомбовозов. Снова стали рваться бомбы. Когда бомбежка закончилась, Пьянков огляделся. Рядом с той воронкой, которая уничтожила щель Зои Васильевны, виднелась новая, несколько меньших размеров, но все равно весьма внушительная. А на гребне выброшенной взрывом земли лежала Клюева. Она стонала. Глаза ее были закрыты, в уголках рта алели струйки крови.   — Товарищ доктор! Зоя Васильевна! — звал Пьянков. Она не отвечала. Трясущимися от волнения руками он поднял доктора над землей, осмотрел. Ран не обнаружил. Однако в сознание Зоя Васильевна пришла лишь на четвертый день пребывания в медсанбате.   — Я так думаю, — рассказывал мне Пьянков, — что первая бомба попала в смежный отсек щели. Выброшенная взрывом земля засыпала нашего доктора, но осколки бомбы ее не задели. Когда рядом разорвалась вторая бомба, то теперь уже вместе с землей выбросило из щели Зою Васильевну. Тут я ее и увидел.   В последний раз я видел Зою Васильевну Клюеву в Вене в тот момент, когда она получала демобилизационное удостоверение.   — Никогда не думала, — сказала она мне, — что могу так привязаться к батальону, к людям его. Жалко расставаться. А нужно. Ранения и та контузия, что получена на Северном Донце, дают о себе знать. Подлечусь немного и примусь за работу…   Но вернемся к нашему рассказу. Емельян Лишенко, узнав, что соседи заставляют дежурить в штабе батальона врача-женщину, заметил:   — Для дежурства у нас хватает строевых офицеров. Задача медиков — следить за санитарным состоянием в подразделениях, за здоровьем бойцов. Заменить в санчасти врача некем, а в штабе может сидеть каждый офицер.   Комбат следил за тем, чтобы я время от времени бывал в медсанвзводе, на научных конференциях и совещаниях; он всегда отпускал меня в медсанбат, если там ожидалось какое-то интересное .мероприятие. И конечно же, мы постоянно принимали участие в боевой учебе, почти каждый день выходили в поле или на стрельбище, проводили беседы и занятия с бойцами.   Лишенка нередко сам учил бойцов приемам окапывания и маскировки. Он ловко ползал по-пластунски, метко бросал гранаты, без промаха стрелял.   — Командир, — говорил он, — должен быть примером для бойцов во всем. Учить нужно не только рассказом, но и показом.   Но, требуя от бойцов и офицеров батальона упорной учебы, он по-отцовски заботился об их быте и досуге. Помню, однажды он даже пригласил в Ново-Червонное ансамбль песни и пляски из соседней бригады.   Недолго служил я в батальоне Лишенке Но этого времен и оказалось достаточно, чтобы понять, насколько был прав Глеб Томашевский, так высоко аттестовавший комбата в день моего прихода в батальон. И когда пришел приказ о моем назначении в минометный полк, я искренне сожалел, что расстаюсь с Емельяном Яковлевичем Лишенко — превосходным командиром и замечательным человеком.